Юрий Шапошников - Уникальная система изометрических упражнений Железного Самсона

– Вот теперь пусть Засс, – прохрипел Петров. – Если он развяжет галстук, какой я ему завяжу, – что ж, его победа.

Отказаться было невозможно. Петров велел Шуре стать на колени и принялся закручивать полосу вокруг его шеи. Стянул так, что нельзя было шевельнуть головой. А напоследок еще повернул узел – галстук на спину.

Кровь вязкими струйками бежала по пальцам мальчишки, когда он пытался повернуть узел со спины на грудь. Дыхание перехватывало. Первая попытка – неудача. Еще попытка. Осталось чуть-чуть… Шура повернул узел вперед и, почти теряя сознание, развязал его. Победа была полной. Победителя обнимал Клим Иванович, отец прижал его к груди и дружески хлопал по спине, Григорий приговаривал только: «Герой, чисто герой». Шура был счастлив. Победа, первая победа!

Немногое изменилось в жизни Шуры после победы над Петровым. Правда, слух о его необыкновенном мужестве быстро распространился по окрестным деревням и селам. Стали его часто звать на всякие празднества и гулянки, где люди не прочь были помериться силою. Управляющий, показавший себя большим поклонником состязаний, подарил «на счастье» золотую монету. В остальном все осталось по-старому.

Также рано утром выходил он в поле на нелегкую крестьянскую работу. До гулянок охоч не был, не нравилось, что часто кончались они пьянками и мордобитием. При всей своей незаурядной силе Александр был человеком удивительно тихим, не драчливым. По-прежнему манили его успехи Сандова, по-прежнему старался он подражать своему божеству во всем. Каждую свободную минуту Шура отдавал своему самодельному манежу.

Так прошло лето и подступила ранняя осень. Тут в судьбе мальчика наступил перелом.

Дело в том, что отец Шуры не захотел смириться с крестьянской долей для своего младшего сына. Мечтал он увидеть его инженером. Ну а если уж нельзя инженером (откуда деньги-то взять на ученье!), так хотя бы паровозным машинистом. В форменной фуражке, управляющим могучей машиной.

Нужно сказать, что профессия паровозного машиниста тогда была не только почетной и «хлебной», но и романтичной. «Железный зверь» с длинным хвостом вагонов только-только осваивал бескрайние российские просторы. Стальные рельсы казались в то время такими же загадочными и манящими, как нашему поколению трассы космических полетов.

Отец умел настоять на своем. Несмотря на довольно робкие, правда, протесты Шуры, всей душой рвавшегося в цирк, Засс-младший был отправлен в Оренбург. Там, по словам одного знающего земляка, в паровозном депо принимали подростков учиться на кочегара, а если повезет, то и на помощника машиниста.

Оренбург встретил Шуру тоскливым осенним дождем. Городишко утопал в грязи. Пасмурно было и на душе у нашего героя, путь к депо представлялся ему самой тяжелой дорогой в жизни.

Не то чтобы Засс-младший не разделял романтических склонностей Засса-старшего. И дальние дороги, и мощные машины увлекали его. Но цирк… Блестящий калейдоскоп номеров, сильные, ловкие люди, добродушные морды дрессированных лошадей – отказаться от этого было выше Шуриных сил. Ну а если отказаться все-таки приходится, так почему бы не взглянуть на это великолепие еще раз? Вот и афиша на стене вокзала: «Гастроли цирка Андржиевского».

«В конце концов ведь вовсе не обязательно являться в депо немедленно по приезде, – подумал Шурка. – А цирк Андржиевского – знаменитый цирк, совсем не то, что балаган в Саранске. Не часто повезет его встретить».

Не спеша двинулся он по адресу, указанному на афише. Так с небольшой дорожной котомкой за плечами он и перешагнул порог цирка. И снова представление захватило его, закружило, рассыпалось золотым каскадом.

Одно было плохо – слишком быстро кончилось это волшебство. Когда народ стал расходиться, Шура, стараясь отдалить момент прощания со сказочным миром, нарочно задержался у дверей конюшни. Тут его увидел директор манежа, лицо в цирке немаловажное. Решив, что мальчишка хочет бесплатно посмотреть вечернее представление, он схватил его за рукав и поволок к выходу.

Обида, гнев, злость охватили Шурку. Он рванул руку с такой силой, что директор манежа, не ожидавший столь яростного сопротивления, оказался на полу. На его крик прибежали служители. Однако Шурка был уже во всеоружии – в руках у него появился кошелек с деньгами, данными ему на дорогу и устройство. Вид денег успокаивающе подействовал на директора манежа. Получив от Шуры плату за право сидеть в первом ряду партера, он счел инцидент исчерпанным и даже сам провел «почтенного посетителя» в зал.

Второе представление отличалось от первого – добавились выступления дрессированных собачек и силача. И велико же было удивление Шуры, когда в раскланивающемся перед публикой гиганте он узнал того самого бородача, который выручил его два года назад в Саранске. Но в каком виде был старый знакомый! Обвисший живот, дряблые жилистые руки, дрожащие колени. С тяжелой одышкой Кучкин проделывал обычные трюки цирковых силачей. Чувствовалось, что он давно уже, выражаясь современным языком, вышел из формы. После представления Шура бросился разыскивать давнего знакомца. Нашел он его в буфете, в компании каких-то странных растрепанных людей. Гигант держал в руке штоф водки и что-то несвязно кричал прямо в ухо совершенно пьяному господину в форменном сюртуке. Кучкин долго не мог узнать Шуру и, когда вспомнил, заплакал пьяными, бессильными слезами, уткнув голову ему в грудь. Потом вдруг выпрямился, одернул кургузый пиджачок и голосом совершенно трезвым объявил: «Идем к хозяину, ты будешь служить у нас в цирке».

Хозяин цирка Андржиевский оказался седеющим блондином с тонким, нервным лицом. Оглядев Шуру с головы до ног, он похрустел длинными пальцами и спросил безразличным тоном: «Хотите служить в цирке?»

Шура от волнения ничего не мог сказать, только кивнул головой.

– Ну что ж, хорошо, – сказал Андржиевский. – Вы можете поступить к нам чернорабочим. Будете выполнять любую, обратите внимание, любую работу, которая от вас потребуется. Жизнь вам покажется трудной, могу уверить, путь ваш не будет усыпан розами. Работать придется по многу часов в день, случится и голодать. Подумайте хорошенько, прежде чем связать свою судьбу с цирком, прежде чем стать «бродягой и артистом». А может быть, только бродягой, – добавил Андржиевский, улыбнувшись. – Вернуться с этого пути вы не сможете никогда. Не захотите…

Шура был удивлен. Слова его поразительно точно совпадали со словами отца, когда тот накануне отъезда убеждал его держаться подальше от цирка, заняться делом серьезным.

Заметив замешательство мальчика, Андржиевский внезапно переменил тон.