Станислав Токарев - Парамонов покупает теплоход

Не дождавшись желаемой реакции, Борис Степанович официально спрашивает, почему уборщица не в форменном костюме — голубом халате с белым воротником и эмблемой паруса на рукаве. Эту форму придумал и ввёл директор: она-де способствует чувству гордости за свой бассейн, за свою профессию. Борис Степанович сомневается, что уборщица — профессия, тем более какой можно гордиться. Но порядок есть порядок. Уборщица отвечает, что отдала халат в чистку. Персонал не надышится на эту форму, норовит нарядиться в неё, например, для посещения родственников и знакомых. Борис Степанович укоризненно говорит: «Ну-ну», — и следует дальше.

Он заходит в медицинский кабинет, и дежурная сестра докладывает, что за время дежурства происшествий не было. Это самая хорошенькая и кокетливая из сестёр. Люба-блонд, спелый персик, в отличие от Любы-чёрной, похожей на лимон, кожа пупырями. Но какой сейчас у Любы-блонд безжизненно барабанный голос, каким холодом веет от неё на Песчаного! Между тем Борис Степанович молод, тридцати лет, игра в водное поло придала фигуре великолепную пропорциональность, ясны большие голубые глаза, высок лоб, тонки и точны носогубные складки. Он тайный женолюб, он тотчас делается сух и скован с женщинами, которым — чувствует — нравится, и они тогда не скрывают снисходительного к нему презрения, что уязвляет. Нет, он не боится супруги, они с Ириной давно поостыли друг к другу, да и поначалу никакого пожара не было, так — умеренно континентальная любовь. Последний курс института, все вокруг обзавелись семьями, тебе говорят: «Старик, приглядись, классная же девка», а ей: «Старуха, стоящий мужик, не проморгай» Нет, он боялся не Ирину с её прозрачным быстроглазым личиком, с мерной, ритмичной заботой о доме, о сыновьях-погодках Илье и Никите, но разоблачения, бесконечного, выматывающего душу разговора на кухне, возможных слёз — словом, той развязки, которую, даже и лелея нечто в воображении, непременно себя представлял.

Вот Парамонов, удивлялся Песчаный, ничего не боится. С Любой-блонд то перемигнётся, то приобнимет за талию, даже пониже, а потом учит Песчаного: «Женщину, Борюшка, тоже надо ободрить — видишь, как зарумянилась». И в командировку отправился не один, а со своей секретаршей Анной Петровной, что отнюдь не предусмотрено её служебной инструкцией. У него, конечно, имеется на сей счёт объяснение. Когда заказывал фильтровальную камеру модернизированной конструкции, директор предприятия-изготовителя вёл переговоры под стенограмму: «Устная договорённость мало к чему обязывает, это ля-ля тополя, вот мы зафиксируем, что требуется от нас и что и когда от вас, скрепим подписями, и будет порядок». И Парамонову порядок понравился.

Порядок или непорядок, но нежелательные толки всегда могут возникнуть. Та же Ирина, служащая на комбинате в отделе труда и зарплаты, где сугубо женский коллектив всё обо всех знает, дома подкалывала Песчаного: «Ловко устроился твой Пугачёв за государственный счёт. Но рано или поздно Марго устроит такой скандал — о-о-о, я ему не завидую». Дорожа честью бассейна, Борис терпеливо ей объяснял, что речь идёт о налаживании производства волногасящих поплавков из керамзита, которые пока в стране не изготовляются, командировка имеет важнейшее значение, протокол необходим, но Ирина умела оставить за собой последнее слово: «Меня возмущает, что он раскатывает, а ты за него здесь пашешь, мне тебя жаль, беднягу». От таких её слов настроение портилось не меньше, чем от тона дежурной сестры.

Собственно, настроение начало портиться с самого утра. С оперативки. Борис Степанович доложил о результатах проверки очередного занятия секции прыжков в воду, которое вела Татьяна Тимофеевна Рябцева, специалист, конечно, выдающийся, с большими заслугами, но — в прошлом.

— Обращает на себя внимание, — говорил Борис Степанович (спокойно говорил, твёрдо глядя на директора), — тот факт, что большая половина ребят из новичковой группы явно боится прыгнуть в воду с трёх метров. Создаётся впечатление, что набор проведён без должной требовательности.

Ох, эта Рябцева! Ух! Рябцева! Заводится с пол-оборота и не выбирает слов. Кричит надсаженным на тренировках голосом. Несмотря на возраст, как девчонка, может на глазах у воспитанников вприпрыжку припустить за трамваем, и понятие «субординация» ей просто недоступно.

— Слушайте, — кричит она Борису, — если вы и дальше будете торчать у меня на бортике и гипнотизировать детишек, как удав, я вас публично возьму за ухо и выведу вон! Что это вы мне группу запугиваете?

Борис Степанович, держа себя в руках и глядя по-прежнему на директора, поясняет, что речь идёт не о запугивании, а о предупреждении.

— Нам в спорте не нужны трусы. — Он не выдерживает и оборачивается к Рябцевой, к её яростной плосковатой, идольской маске под тяжёлой смоляной гривой (ни сединки в её-то годы). — Нам нужны мастера. А от трусов мы должны избавляться.

— Мастера получаются не из безголовых! Не из чугунных чушек! — Она стучит себя костяшками пальцев по лбу явно с намёком. — Емельян Иванович, я специально отбираю детишек с тонкой душевной организацией!.. С чувством прекрасного!.. Прыжок — что такое прыжок? Это шедевр, который живёт долю секунды, а помнится всю жизнь. Мне нужны не такие, кто бездумно бултыхается в воду, мне нужны способные на самоанализ!..

— На анализ мочи, — шутит Борис Степанович.

— Попрошу, — орёт Рябцева, теперь уже Емельяну, — Попрошу оградить меня от казарменных острот!

Как должен был действовать директор? Несомненно, прервать перепалку. Несомненно, поддержать своего заместителя. Но директор, кажется, любовался происходящим.

— Друзья вы мои дорогие, это же замечательно, что мы спорим. Если нам не спорить, что получится-то? Болото. А не бассейн. Только вот сейчас всего-то времени четверть девятого, а вы друг другу нервы уже потрепали. А вам к людям идти — так и им трепать? А я порадовать вас хотел, я сам нынче бегу на работу-то и пою. «О радость! Я знал, я чувствовал заранее, что мне лишь суждено сверши-и-ить сей славный подвиг!» Потому — что? Потому нынче автобус мы получаем! Правда, списанный, но мы его восстановим! И будем детсадников сюда возить и обратно! Теперь у нас люли-малина! А Борюшка, поди, уже все садики обошёл («Борюшка» — и это в официальной обстановке). И он доложит нам сейчас о замечательных своих успехах.

Борис Степанович просит разрешения доложить с глазу на глаз. Да, он посетил детские сады. Да, руководительницы с радостью соглашаются на предложение. Но воспитательницы, которым надлежит сопровождать детей, строят кислые мины, ссылаются на занятость в собственных семьях, уход за престарелыми родителями, необходимость получать заочное образование… А одна — молодая, но уже вполне наглая — выразилась цинично: «Зарплата у нас тютельная, ответственность вы на нас хотите навалить выше крыши — уж не за красивые ли глаза?» Одним словом, считал Борис Степанович, надо обращаться в соответствующие руководящие органы.