Борис Майоров - Я смотрю хоккей

Но собеседник он интересный. Умный, наблюдательный и лаконичный. За каждым его словом стоит обычно что-то еще, что он не высказал. Однажды кто-то из журналистов брал у Виктора интервью и задал ему обычный в таких случаях вопрос: на кого из хоккеистов хотел бы он походить. Якушев, не задумываясь, ответил:

— На Гурышева.

Не знаю, обратил ли внимание на эту деталь журналист, но для меня Якушев открылся вдруг по-новому.

В нашем хоккее Алексей Гурышев — абсолютный рекордсмен по количеству забитых на чемпионатах страны шайб. Не знаю, сумеет ли его кто-нибудь догнать, хотя сам Гурышев закончил играть много лет назад. Результативность была его главным достоинством. Якушев тоже был большим мастером забивать голы, и, оказывается, именно это было его любимым делом в хоккее (иначе он не взял бы себе за идеал Гурышева). Но он не стал вторым Гурышевым. Он избрал себе другое амплуа, не менее трудное, но куда более незаметное. Якушева называют чернорабочим хоккея. Это не точное название, поскольку он специалист высшей квалификации. А чернорабочий он лишь в том смысле, что делает на поле работу, которая большинству из нас не по душе: трудится за других в обороне, организует наступление, поддерживает своих партнеров в атаке. Что и говорить, роль неблагодарная. Но Якушев взял ее на себя. Взял не по принуждению, а потому, что тут некому было его заменить.

Много ли среди нас таких, кто способен ради общего дела поступиться своей мечтой?

Очень это заманчиво для каждого хоккеиста — играть в ЦСКА или «Спартаке». Видное положение, всегда обеспечена, на худой конец, серебряная медаль. Якушева взяли бы в любую команду, только заикнись он об этом. Но Якушев всю жизнь верен своему «Локомотиву», рядовой команде, один раз за всю свою историю добравшейся до третьего места и не имеющей никаких перспектив в скором будущем повторить даже этот свой более чем скромный успех. Наверное, о каждом сильном хоккеисте рано или поздно ходил слух: «Говорят, он переходит в ЦСКА («Спартак», «Динамо»)». О Якушеве ничего подобного никто не то что говорить, даже подумать не мог. Не тот он человек.

На Коноваленко тоже неоднократно покушались московские команды. Но и он как скала. Он и в самом деле чем-то напоминает скалу: могучий, угловатый, коренастый, весь из мышц. И молчаливый, как скала. Вообще, для меня, да, по-моему, и для остальных, Коноваленко в некотором роде загадка. И не только, думаю, потому, что видимся мы сравнительно редко — он горьковчанин. Встретишься с ним, станешь расспрашивать:

— Как дела, Витя?

— Нормально, — отвечает.

И на все у него один ответ. «Нормально» — и все тут. А сам никогда ни о чем не спрашивает. Он будто всегда в воротах стоит. Никак к нему не пробьешься. Ты его с одной стороны хочешь «распечатать», с другой, а он все парирует: «Нормально»…

Но положиться на него можно было всегда. Выходя на трудный матч, мы могли сказать про Виктора, как и друг про друга: «Не подведет».

Я до сих пор не могу понять, как это он все-таки подвел однажды сборную. За несколько дней перед отъездом на первенство мира 1969 года, не явился на сбор. Отчислили его из команды правильно. Но уверен, если бы взяли, он бы там чудеса творил, чтобы свой грех искупить.

Впрочем, спустя год Коноваленко все-таки попал в Стокгольм, на чемпионат мира. Попал, и это был его лучший чемпионат. Преклоняюсь перед такой стойкостью и мужеством: ведь Виктор — мой ровесник.

Вот такие разные и вместе с тем похожие своим отношением к делу, которому служат, подобрались в команде люди. Это им обязан наш хоккей тем, что вернул себе чемпионский титул и навсегда занял место лидера на международной арене. Я не случайно сказал — навсегда. Это вовсе не значит, что мы теперь чемпионы навечно (хотя и неплохо бы). Но то, что сделано, — это слово, которое из песни не выкинешь. С репутацией ведущего наш хоккей уже расстаться не может — слишком велики его заслуги и авторитет.

Сегодня наши не играют, и я провел день как настоящий турист. Ездил с Ростоцким и Жженовым в Упсалу.

Упсала — университетский центр Швеции. Здесь в университете учиться можно долгие годы и, если нет средств к существованию, даже получать пособие, но, когда поступишь на работу, затраченные на тебя деньги придется выплатить.

Общежитие удобное. В каждой квартире две комнаты, в каждой комнате по студенту. Вся необходимая мебель. На кухне — встроенный в стену холодильник.

Побывали в двух ресторанчиках. В одном почетным гостям подают густой и вкусный медок в огромном роге. На роге надпись, что из него пил сам У Тан. В другом, в холле, маленькая выставка из двух стендов. На первом старинные шведские монеты — четырехугольные, из меди, весом по полпуда. На другом — оружие древних скандинавов — мечи, кинжалы, кольчуги.

А рядышком с этой древностью новенький никелевый автомат. Бросишь сколько-то крон, нажмешь кнопку, и вылетит из машины пачка «Кента» или пакетик жевательной резинки.

Комическое соседство…

Ни в одном городе за границей не бывал я так часто, как в Стокгольме. Всякий раз я приезжаю сюда с удовольствием и чувствую себя здесь как дома. Мне нравится этот город, у меня тут много знакомых, я привык к его улицам. Но вот я перебираю в памяти все свои многочисленные посещения шведской столицы, вспоминаю все, что я успел там повидать, и прихожу к невеселому выводу: один неполный день в Упсале дал мне больше впечатлений, чем полтора или два месяца, которые в общей сложности я провел в Стокгольме.

Мы, спортсмены, ездим по миру много. Если для других поездка за рубеж — событие, о котором они помнят потом всю жизнь, то для нас это рядовое явление. Я, например, несколько раз был в Париже, трижды в Нью-Йорке, изъездил вдоль и поперек Канаду, видел Лондон, Стокгольм, Вену, Хельсинки, Варшаву, Прагу, Берлин и множество других городов.

Когда я возвращаюсь домой, друзья глядят на меня с завистью и любопытством и требуют, чтобы я поделился с ними тем, что увидал и узнал нового, требуют впечатлений. Я же отделываюсь от просьб общими, ничего не значащими словами. Нет, я не жадничаю, не хочу быть скупым рыцарем и один любоваться своими сокровищами. Впечатления от первых поездок действительно были яркими. Но вовсе не потому, что, скажем, Варшава, Прага, Мюнхен или Нью-Йорк интереснее других городов. Просто они были первыми. А дальше все те же аэровокзалы, более или менее современные, все те же автобусы, более или менее мощные, все те же отели, более или менее комфортабельные, все те же катки, более или менее вместительные. И несколько улиц, более или менее нарядных и широких, по которым мы едем с самолета в гостиницу, из гостиницы на игру и тренировку и со стадиона обратно в аэропорт.