Павел Васильев - Гвардия советского футбола

А по окончании сезона-49 Григорий Иванович решил завершить выступления. В 33 года. Рано? Недоиграл? Может быть. Но травмы измучили его. Григорий Иванович никогда не жаловался на здоровье, не говорил худого слова о защитниках, не щадивших его. Играть на прежнем уровне Федотов уже не мог, а опускаться ниже установленного собой же высокого уровня не хотел. Кроме того, великолепный армейский коллектив стал понемногу рассыпаться. Всеволод Бобров не смог отказать Василию Сталину и перешел в команду ВВС. Григорий же Иванович не видел себя в ином коллективе. Он уже сроднился с ЦДКА. Вот и принял непростое для себя решение.

Завершив выступления, Григорий Федотов остался в футболе. Тренировал армейских дублеров, работал помощником у Бориса Аркадьева, затем у Григория Пинаичева. Мечтал о должности главного тренера, но в ЦДСА (таким стало новое название армейского клуба) были иного мнения. Более того, в ноябре 1957 года армейцы решили расстаться с Григорием Ивановичем. Причем сам Федотов случайно узнал об этом.

Преждевременная кончина знаменитого футболиста окутана мистикой. Осенью 57-го Федотов вместе с женой проходил мимо Новодевичьего кладбища. Вдруг его лицо погрустнело, и он, словно предчувствуя недоброе, сказал жене: «Нет, вся эта пышность не для нас. И если я умру, похорони меня на родине».

Через месяц с небольшим Григорий Иванович отправился в Тбилиси. Выражаясь современным языком, по делам селекционным — просматривать потенциальных новичков для армейского клуба. Он не хотел ехать в эту командировку, словно предчувствовал что-то недоброе. И находясь в Тбилиси, получил телеграмму о своем увольнении из ЦДСА.

«Григория Ивановича от обид никто предохранить не мог, — писал в своей книге „Вижу поле“ Стрельцов. — Помню, как получил он в Тбилиси телеграмму, где сообщали, что он освобожден от должности второго тренера. Не забуду, какое лицо у него было тогда». Кто подписывал эту телеграмму, так и осталось неизвестным. Григорий Иванович сильно простыл. В поезде ему стало хуже. Когда он приехал в Москву, спасти его уже не было никакой возможности.

8 декабря 1957 года Григорий Иванович Федотов умер на 42-м году жизни. Вскрытие показало воспаление легких. На одном легком не было живого места.

Владимир Григорьевич Федотов вспоминал, что отец подхватил вирус еще в Москве. Сначала заболел сын, потом Валентина Ивановна, а Григорий Иванович ухаживал за обоими и заразился. Но переносил болезнь на ногах, толком не лечился. Только пошел на поправку — и вот эта злосчастная и, как выяснилось, никому не нужная командировка. Стресс, обида на клуб тоже дали о себе знать. Узнав об увольнении Федотова, в Тбилиси вылетел Николай Петрович Старостин. Он хотел предложить Григорию Ивановичу пост главного тренера «Спартака». Но, как видим, и в этот раз приход Григория Федотова в «Спартак» не состоялся. Валентина Ивановна вспоминала потом: «Старостин приехал в Тбилиси: „Где Федотов?“ — „Да уже три дня его не видно“. Он — в гостиницу. Взломали дверь — Гриша лежит на полу. Вызвали врача, который поставил диагноз: „Грипп“. Обычный грипп. Взяли Федотова в поезд, положили на верхнюю полку, дали выпить, чтобы пропотел, ну, в общем, сделали всё, что делают в таких случаях».

И хотя сам Григорий Иванович хотел, чтобы его похоронили на родине, в Глухове, свой последний приют он нашел-таки на Новодевичьем кладбище. Федотов стал первым футболистом, похороненным в самом престижном некрополе страны.

Интервью у вдовы футболиста было взято в 1992 году.

Таких слов, как «гений», «мастер», «король», она не употребляла. И соответствующих эпитетов тоже. Могла бы? Наверное. Валентина Ивановна Федотова рассказывала о муже, словно и не было долгих лет ее одиночества, словно совсем скоро, вот-вот, он вернется с работы и поспеет к ужину. Она рассказывала о прошлом так, как это сделала бы любая женщина, счастье которой осталось там, в том самом прошлом, завешанном для нас мифами и легендами книжных полуправд. Она и по сей день жила в нем и не скрывала этого. Могло ли быть по-другому?

— Постойте, в каком это классе я училась тогда? 1936 год… Ну конечно, в восьмом. Между прочим, в Ногинске, откуда мы с Гришей родом, спортом тогда вся молодежь увлекалась. Вот как-то после легкоатлетических соревнований (а я хорошо тогда выступила, несколько первых мест взяла) собираюсь домой и слышу: музыка в школе играет. Петр Лещенко поет: «У самовара я и моя Маша…» Поднялась в зал, народу полно, вдруг подходит ко мне молодой человек, предлагает присесть на его место. Застенчиво так. Ну, конечно, тут же, на вечере, подружки мне всё о нем рассказали. Григорий Федотов, здешний уже известный футболист. И пластинки, кстати сказать, его были. А он подошел и вежливо попросил разрешения проводить меня до дома. Вот так мы с ним познакомились. Он тогда за «Металлург» выступал и после каждой игры приезжал на свидание. Потом мне Борис Андреевич Аркадьев, смеясь, рассказывал: «Ну, Валя, бывало, после игры Федотова не найдешь. Только с поля ушли, все еще водичку пьют, синяки рассматривают, а Гриши след простыл. Я брови хмурил и вопрошал у ребят: „Что, опять убежал к своей „школке““?!»

Помню, приезжает однажды расстроенный: «Валя, меня в армию призывают, Аркадьев в ЦДКА зовет». Очень ему не хотелось из команды уходить, ребята, говорит, такие хорошие. Но это был его первый и последний переход, а ведь кто только не звал…

Собирались мы с ним хорошо провести отпуск, к морю поехали. Трудный был год — 1952-й, разогнали ЦДСА, ходили слухи о возможных арестах известных спортсменов. Гриша уже не играл, определенного положения не имел. Кажется, вторым тренером его хотели назначить, не помню точно. Настроение, словом, не из лучших. Он все происходящее близко к сердцу принимал, не мог иначе, и вот однажды — звонок в дверь. Чужой звонок. Открываю: двое в штатском стоят. «Собирайтесь. Вещи не берите. Да, вдвоем». Какие там вопросы в то время.

Сажают в самолет, летим в Москву. На аэродроме ждал нас черный автомобиль… И оказались мы вскоре прямехонько перед очами Василия Сталина. Стол накрыт, и пошли уговоры — перейти Грише в ВВС старшим тренером. А он улучил минутку и шепчет мне: «Будут чего предлагать — не соглашайся!» И точно, отзывает меня Сталин в сторонку. «Валя, — говорит, — я вам свою дачу подарю, посодействуй». Вот ведь когда время шло незаметно: то ли бежало, то ли едва плелось. А Гриша ни в какую. А ведь кто только тогда в ВВС не перешел… Последнюю фразу Василия до сих пор помню от слова до слова. Слушал он, слушал, молчал, а потом как жахнет кулаком по столу: «Ну, ступай, черт! Если бы я тебя так не любил, как безумно люблю… Езжайте отдыхать, а передумаешь — позвони, слышишь? Дача — твоя».