Никита Симонян - Футбол – только ли игра?

Не помню уже, как я выкраивал время для записей среди тренировок, интервью («Как вам бразильский футбол?», «Кого вы считаете лучшим игроком шведского чемпионата?» – бразильцы гордились, что их сборная стала чемпионом мира, перед входом на «Маракану» выставили гипсовые слепки ног футболистов), игр, которые мы смотрели, и матчей, в которых сами участвовали. Это было какое-то упоение бразильским футболом, старался ничего не упустить из впечатлений. Об играх «Спартака» с командами местных клубов писал более скупо.

Вот мы уже в Уругвае, в Монтевидео, отсюда наш путь лежит в Аргентину, затем снова в Бразилию, и уже из Рио мы летим в Колумбию, в Боготу.

«Богота находится на высоте 2700 метров над уровнем моря» – эту географическую справку я не случайно внес в свою книжку. Влияние высоты мы ощутили с первой же минуты. «Дышать тяжело. Поднимаешься по лестнице – дыхание резко учащается, чувствуется легкое головокружение. Да, играть здесь будет трудно… Такая команда, как „Васко да Гама“ сыграла здесь 1:3, „Реал“ (Мадрид) – 1:1. И вообще мало кто из гостей выигрывал в Боготе из-за тяжелых климатических условий».

Ищу странички с описанием игры «Спартака» с командой «Санта Фе». Интересно, что же я написал тогда и о самом матче, и о том, что произошло после?

«Проигрывая 0:1, закончили первый тайм со счетом 3:2, выиграли и второй тайм, и общий счет стал 6:3.

Нужно отметить, что колумбийская пресса исключительно высоко оценила игру «Спартака». Не менее тепло, с особой объективностью к нам отнеслись и зрители. Награждали бурными аплодисментами каждую нашу хорошо разыгранную комбинацию. Когда же судья ошибался в пользу «Санта Фе» или «Миллионариса», народ свистел. «Вива, Руссия», – неслось с трибун, когда счет стал быстро расти в нашу пользу».

После игры толпы зрителей устроили у автобуса овацию. Каждый старался похлопать наших ребят по плечу, пожать руку или возгласами выразить свой восторг…

«Сегодня мы покидаем гостеприимную Колумбию», – читаю на следующей странице. Странно, но нет ни слова о том событии моей жизни, из-за которого я, собственно, и разыскал эту старую записную книжку. Почему? Может, от непривычки изливать чувства, да еще на бумаге? Скорее всего было тяжело писать о происшедшем.

После матча я пришел в раздевалку, повесил на гвоздик бутсы и сказал: «Все! Я закончил!» Пронесся гул удивления – то ли верить мне, то ли нет. Но вроде бы слов на ветер никогда не бросал, и ребята это знали.

Первым, кто возмутился, был Николай Николаевич Озеров.

– Это же глупость! Ты понимаешь, что совершаешь преступление? Сегодня ты сыграл один из своих лучших матчей – и заканчиваешь?! Нельзя!

Молниеносным ли было мое решение? И да и нет.

Когда бежал по зеленому полю под солнцем, здоровался с соперниками, еще не знал, что меньше чем через два часа скажу «все!». В этом матче, по общему мнению, я забил красивый гол. А впрочем, что значит красивый? Гол есть гол. Все мячи, залетающие в чужие ворота, красивы. И если кто-то из болельщиков после игры досадовал: «Тебе бы надо красивее пробить!», – я обычно спрашивал: «Разве гол не засчитали?»

Но в Боготе, помнится, говорили именно о красоте моих голов, и пресса была восторженной, а я все-таки уходил.

Ни с кем не обсуждал накануне возможного своего ухода, и тем не менее, несмотря на внезапность, решение было зрелым.

Я уже говорил, что «Спартак» в том сезоне терпел неудачи, и, как всегда в таких случаях, искали причины. Возник вопрос: не стара ли команда? Пришлось уйти Алексею Парамонову, да и на других ветеранов – на меня, на Сергея Сальникова – смотрели косо.

Николай Алексеевич Гуляев, старший тренер, и Николай Петрович Старостин, начальник команды, приняли даже компромиссное решение: кто-то из нас двоих будет выступать за основной состав – или Сальников, или я. Предпочтение отдавалось Сальникову.

А мне в то лето так хотелось играть! Может, от предчувствия скорого конца – не знаю. Не уставал повторять тренерам: «Хочу играть! Не включаете в основной состав, ставьте в дублирующий! Хочу играть!»

Мне было тридцать три, и это считалось главным минусом. Сейчас об игроке больше судят по другим данным – по игре. Но тогда, в пятидесятые годы, в резком омоложении команд видели панацею от всех бед. Словно забыли, что Дементьеву, Соколову было за тридцать пять, а играли они хорошо. Наметилась твердая тенденция: тебе за тридцать – все, старый, пора списывать!

Наломали немало дров, расставаясь с хорошими игроками, обесценивалось мастерство. Никак не бралось в расчет, что молодые рядом с ветеранами быстрее растут. Да что говорить об очевидном! Теперь – очевидном. А тогда «стариков» не ценили. Что ж, пора прощаться, пока не напомнили, не попросили уйти. Достоинство – вещь не лишняя. Уйти хотелось, не вызвав к себе жалости. И тут самый подходящий момент. Пора, пока ты на коне.

В клубных встречах во время поездки я играл спокойно, без особого подъема. Но в Боготе… Не знаю, что со мной произошло. Может, второе дыхание открылось в тяжком для нас климате? Может, уязвленное самолюбие мобилизовало силы? Словом, игра удалась. Когда ты удачно сыграешь – состояние наступает непередаваемое, словно паришь над землей. У меня все в тот день получалось. Забил гол, слышал восторженные выкрики с трибун, аплодисменты. Так что не слишком и горьким получилось мое прощание.

Я еще не знал, что ждет меня впереди. Тренерская работа? Предложений пока никаких, да и институт физкультуры еще не окончен. Мне, как и каждому отыгравшему футболисту, предстояло начать жизнь заново. Найду ли в ней себя?

Не раз подсаживался Озеров, показывал колумбийские газеты.

– Переводчик говорит, что о тебе все пишут как об одном из лучших форвардов. Что же ты делаешь?

– Пути назад нет, – отвечал, – когда-нибудь надо решиться, не сегодня так завтра.

Но если бы меня тогда спросили, чего я больше всего хочу, я бы, не колеблясь, ответил: «Хочу играть!»

Когда я стал известным футболистом, играл в команде, не раз побеждавшей в чемпионатах страны, завоевывавшей кубок, мне, случалось, задавали вопрос: «Первый удар по мячу помните?» Разве это вспомнишь, если футбол для всех моих сверстников был естественным, как дыхание. Сколько себя помню, столько играю. Вот где начал, сказать можно. В Сухуми, куда моя семья переехала из Армавира.

Мне тогда исполнилось четыре года. И, наверное, как только меня одного выпустили за ворота, я оказался на перекрестке Могилевской и улицы Кирова, где обычно мальчишки гоняли мяч. Может, сначала я лишь бегал за мячом, улетевшим далеко от пятачка, где разыгрывались баталии, и почитал за счастье один раз пнуть его ногой, а потом незаметно пристроился к играющим.