Маша Трауб - О чем говорят младенцы

Стиральная машина стояла на кухне – на ней я готовила еду, а в ней стиралось белье. От недосыпа я внимательно следила, что беру в руки – соль или стиральный порошок – и куда это сыплю. Несколько раз налила ополаскиватель для белья в суп. А когда моя мама привезла мне натертое по старинке на терке детское мыло в трехлитровой банке – для детских вещей, – мне кажется, я все готовила с мылом, принимая его то за соду, то за хмели-сунели.

Однажды я потеряла в этой крошечной квартирке сына. Был – и вдруг пропал. Я сидела на диване и пыталась успокоиться – у меня пять метров жилой площади, на этих пяти метрах он потеряться не может. Я облазила единственный имевшийся в наличии шкаф – пусто. Я даже подняла ковер. Сын нашелся в стиральной машине. Я положила в нее одеяло постирать, а он залез в барабан, пригрелся и уснул. С тех пор я стала закрашивать раннюю седину в волосах и предпочитаю машинки, которые загружаются сверху.

У нас не было ни ходунков, ни манежа – их просто некуда было ставить. Коляска помещалась на балконе, закрытая плотным целлофаном. Где-то рядом, видимо, была голубятня, и уже через час целлофан был покрыт птичьим пометом. По ночам мне снился один и тот же кошмар – я боялась, что балкон обрушится вместе с коляской и ребенком, так же как он обрушился у соседей. Только не с коляской, а комплектом зимней резины для машины.

Наяву же я панически боялась застрять в лифте. Лифт был старый, с двойными деревянными дверями и одной железной. Он регулярно ломался и застревал тоже через день. Нигде больше у меня не проявлялась клаустрофобия, только там.

За время беременности я набрала двадцать килограммов. Сбросила их легко, без фитнес-клуба, массажа и диет. Я обматывала «проблемные места» обычной продуктовой пленкой и бегала по лестнице – вверх и вниз, девять этажей. Подъездные алкоголики и бомжи со мной вежливо раскланивались и пили за мое здоровье. Рядом жила сумасшедшая соседка, которая караулила моего мужа и грозно ему шептала: «Ребенок не похож, сдай анализ ДНК».

– От кого ребенок? – регулярно спрашивала она меня.

– От мужа, – раз в двадцатый отвечала я.

– Нового? – У нее загорались глаза.

– Нет, старого.

Говорили, что она осталась одна с маленьким ребенком на руках. От нее и от мальчика отказались сразу два мужчины – биологический отец ребенка, которому ни она, ни ребенок не были нужны, и законный муж, который не нашел фамильного сходства и не смог простить измены. А потом трагически погиб и сам мальчик. Женщина осталась одна и медленно сходила с ума, пока не сошла окончательно. И никто ей не мог помочь. У нее больше никого не было.

Тогда все казалось нормальным. К ребенку приходила массажистка Света – здоровенная девица с руками убийцы и сломанным при неизвестных обстоятельствах носом. Она бегала по клиентам с кейсом – маленьким дорожным чемоданчиком. В нем она носила десять тысяч долларов, которые должна была отдать за квартиру. Банковским ячейкам Света не доверяла, предпочитая не расставаться со своим сокровищем. Причем передвигалась она на общественном транспорте и ничего не боялась. Каждый раз, приходя на массаж, она открывала свой чемодан, вытаскивала старую рабочую футболку и шлепки сорок пятого размера, которые лежали поверх перевязанных резинками купюр. Каждое утро я оцепенело наблюдала сцену, как в кино: кейс, забитый под завязку деньгами.

Мы гуляли с колясками в близлежащей загаженной лесополосе и знали в лицо местного маньяка.

– Девочки, опять он идет, – говорила первая, кто заметит.

– Иди отсюда, – выставив коляски плотным рядом, кричали мы, – иди, а то милицию вызовем!

Маньяк послушно удалялся.

У меня была подружка по «колясочному» периоду, Наташа. Пока одна из нас бегала в магазин, другая «сторожила» две коляски. Наташа до декретного отпуска работала, не помню кем, но чуть ли не физиком-ядерщиком.

– Наташ, я читала, что мозг женщины после родов восстанавливается только через три года. Что ты будешь делать?

– Как что? – радостно смотрела она на небо. – Через три года рожу второго. Мне так нравится, когда нет мозга! Я тут читала свои работы и, представляешь, ничего не понимала. Ни одного абзаца!

Наташу можно было понять. Ее муж очень комплексовал, пока она делала карьеру. А со времен беременности, когда жена стала томная, плаксивая, капризная, понятная и предсказуемая, полюбил ее с новой силой. После родов, когда Наташа могла думать только о кормлении по часам и собственной увеличившейся на два размера груди, он воспылал к ней такой страстью, о которой она даже не мечтала.

Я ходила в старой маминой безразмерной шубе из замученного тушкана, а сын засыпал только замотанным в застиранную байковую старую пеленку в жуткий цветочек с подмосковного рынка. Я перешивала пуговицы на платье и распарывала вытачки на кофтах. Чтобы не потерять волосы, заваривала крапиву и делала маски из бородинского хлеба, расхаживая в резиновой шапочке для бассейна. Самым распространенным был способ похудения «от Майи Плисецкой» – «не жрать».

Тогда же я научилась мерить давление с помощью линейки и кольца на нитке.

Мы все стерилизовали бутылки в кастрюльке, катали санки на бельевой веревке, пришивали резинку к варежкам, чтобы не потерялись. Была только одна мама, которая выводила дочку гулять в «вожжах», и мы смотрели на нее и на эти детские «вожжики» раскрыв рты: мы-то, чтобы дети не падали, держали их за капюшон.

Мы по утрам варили каши, потому что за пачкой растворимой каши или смеси нужно было ехать на другой конец Москвы, да и дорого это было. Мы с Наташкой покупали на рынке кролика на двоих, чтобы впихнуть его детям на обед. А творог делали сами – над раковиной, в марлечке. Мы передавали друг другу вещи, игрушки, менялись, устраивали детские обеды или ужины.

Вставали в семь, гуляли, укладывали детей на дневной сон и вечером ровно в девять, после «Спокойной ночи». Тогда нам и в голову не приходило обращаться к детскому психологу, аллергологу или консультанту по грудному вскармливанию, чтобы решить ту или иную проблему. Мне кажется, что тогда и проблем таких не было. Мы все делали по наитию, так, как подсказывало сердце, как делали мамы и бабушки. Жили по режиму советского детского сада и по той же программе учили с детьми цвета и названия животных.

Мне было весело и легко... Я была уверена в том, что все делаю правильно. Ни секунды не сомневалась. И дети были не проблемой, а счастьем. И детские болячки, бытовые сложности, безденежье переживались по-другому. Легче. Главное, что есть ребенок. Как же без него? Без детей нельзя. Неправильно. А правильно – забыть про себя, жить только ради них. А все остальное – приложится, заработается, позабудется. И останется только это абсолютное счастье. Сын или дочка. Или сын с дочкой, потому что хочется большую семью, чтобы двое детей обязательно.