Айгуль Михневич - Примерь мои туфли. Исповедь беглянки

Когда старшая дочь научилась отслеживать свои состояния, я стала спрашивать:

– Тебе хочется просто поплакать?

– Да, мама, хочу поплакать.

– Что-то случилось, или не можешь понять причину?

– Не знаю почему, но хочется плакать.

Тогда я обнимаю её, и через пару минут слёзы высыхают. Тут важно принятие и понимание того, что иногда ребёнку нужно просто выпустить пар. Он цепляется за любую возможность, чтобы устроить истерику, подраться или поплакать.

Едва научившись говорить, стала требовать, чтобы со мной говорили по-взрослому. Терпеть не могла сюсюканья. Даже слово «подушка» казалось слишком уменьшительно-ласкательным.

– Подуха! – восклицала я.

В первом классе обратила внимание на то, что очень скоро дети переняли манеру речи учительницы. Они начали произносить некоторые звуки, как она. Я была упрямая. С удивлением и возмущением наблюдала за тем, как вели себя одноклассники. Сейчас трудно вспомнить, как именно разговаривала учительница, но помню, что дети перестроились под неё.

В Татарстане татары делятся на казанских татар, мишарей и кряшенов. Есть различия в диалектах, манере произношения некоторых звуков и в характерах. По тому, где родился человек, можно определить, татарин он или мишарь. В Нурлатском районе преимущественно живут мишари. Они, естественно, отличаются от тех, кто живёт в других районах.

Например, слово «чаба» («бежит») по-татарски можно произнести по-разному: [цаба], [щаба], [чаба], в зависимости от диалекта.

Нас, мишарей, ещё называют татарскими евреями. Считается, что мы более воинственные, хитрые, оборотистые, пронырливые, смелые. Некоторые нас даже побаиваются.

У матери была одна особенность, которая многому меня научила: она патологически страдала от звука чавканья. Как чувствует себя большинство людей, когда кто-то скребёт ногтем по стеклу? Правильно, это вызывает жуткое раздражение на физическом уровне. Точно так же, а может быть, и ещё сильнее мать страдала, когда кто-то рядом чавкал.

С самого раннего детства я привыкла следить за собой, слышать себя во время еды. Есть при матери нужно было очень аккуратно. Малейший неверный звук – быстрый испуганный взгляд на мать и неизменно суровое выражение её лица. Ещё несколько неверных звуков, и в доме поднималась буря, в ходе которой нам рассказывали, что мы неблагодарные сволочи, фашисты и паразиты, которым мать нужна только ради денег. Подобные тирады длились либо всё оставшееся время трапезы, либо продолжались потом, когда наводился порядок в кухне. Иногда она просто выгоняла нас из-за стола. Трапеза в присутствии матери всегда напоминала прогулку на канате над клеткой голодного тигра, который следит за своей жертвой в ожидании неверного шага.

Всех друзей мы приучили не чавкать в нашем доме. Когда садились за стол, по возможности закрывали дверь, чтобы мать не слышала, как едят недрессированные дети. Новичкам всё время напоминали:

– Только, пожалуйста, не чавкай! Не чавкай! Не чавкай! У нас чавкать нельзя!

По большей части мать не садилась за стол с нашими друзьями. Она всех встречала радушно, с шуточками-прибауточками, но потом уходила, чтобы не мешать нам чавкать. Друзья часто говорили:

– У вас такая добрая мама!

В 22 года я уехала в Беларусь. Когда ждала мать в гости, за две-три недели начинала прислушиваться к тому, как едят люди вокруг. А готовясь к свадьбе, гостей рассаживала так, чтобы любители почавкать были максимально далеко от матери.

Во время очередного её визита на свой страх и риск пригласила друзей на ужин. Не хотела, но дорогая мамочка сказала, что будет рада пообщаться. Всех предупредила, чтобы следили за собой, но один из гостей, не привыкший закрывать рот во время еды, конечно, стал громко чавкать. Сделать ему замечание показалось неприличным, ведь перед встречей всё было оговорено. Я сидела за столом, как на иголках, ненавидела гостя, понимая, как страдала матушка. Если бы он пришёл ко мне, когда жила в её доме, сразу после его ухода меня бы морально уничтожили, но тут как-то обошлось. Она лишь очень выразительно промолчала. Отношения с друзьями на некоторое время испортились, так как в ответ на моё: «Я же просила не чавкать при матери», – было сказано что-то, что показалось в той ситуации неприемлемым.

Готовясь к её последнему визиту в мой дом, уже на Кипре, снова начала слышать, как едят друзья. Малейший намек на чавканье раздражал, становилась сама не своя. Я слушала происходившее вокруг ушами матери и даже поссорилась с кем-то, когда сделала замечание по поводу звуков во время еды.

Мать очень боялась, что её особенность передастся нам. Говорила, что не хотела бы, чтобы мы страдали так же, как она. Сама она боролась с этим недугом, обращаясь к врачам и разным околонаучным специалистам, но ничего не помогло.

Нам она говорила, что это только её проблема, поэтому не следует на этом слишком акцентировать.

Но как можно не замечать того, как едят окружающие, если с самого раннего детства мы пугались собственных неверных звуков? Если мы прислушивались к нашим гостям и боялись, что кто-то обидит любимую мамочку? Своё раздражение она потом срывала на нас, и это было дополнительным стимулом, чтобы помнить о её недуге.

В какой-то момент меня стали раздражать люди, не умеющие закрывать рот во время еды. Некоторые и сегодня вызывают отвращение, хотя и гораздо меньше, чем раньше.

С матерью я уже много лет не общаюсь, кроме того, я прошла длительный курс интенсивной психотерапии, поэтому сейчас этой проблемы у меня почти не осталось. Не нужно прислушиваться к людям, чтобы понять, можно их сажать за один стол с близким человеком или нет. Мои дети едят с закрытым ртом. Замечания я делаю им крайне редко исключительно для того, чтобы объяснить правила приличия.

Отношение матери к чавканью – мой первый урок самоконтроля. Уметь слышать, как я ем, стараться делать это бесшумно, следить за собой – это полезно.

Внешне я очень похожа на отца. Привычки, некоторые манеры и, конечно, болезни – многое передалось от него. Впрочем, в этом нет ничего удивительного, ведь характер ребёнка формируется в первые пять-шесть лет жизни. Потом можно только корректировать.

Например, я люблю играть бровями. Получается забавно. Когда делала это при матери, она часто злилась и восклицала с досадой:

– Прямо как твой отец!

Когда готовили рыбу, её я тоже ела в его манере:

– Прямо как твой отец!

Один из моих детских грехов – я слишком похожа на отца. Он ушёл из дома, оставив вечное напоминание о себе в моём лице.

Бедная, бедная мамочка!