Елена Селестин - Тот самый парфюм. Завораживающие истории культовых ароматов ХХ века

Многие чувствовали тревогу, но никто не мог знать, что наступает закат империи: у фабрики Брокара, как у всей страны, начинались большие беды. Сразу после начала Первой мировой войны по Москве прокатилась волна погромов: горожане громили магазины «немцев»; пострадали и магазины товарищества. Брокары были французами (к тому же родившимися в России и считавшими родным языком русский), но никто не интересовался нюансами. Патриотически настроенным гражданам категорически не нравились духи, украшенные портретом Екатерины Второй. «Немка! Немка!» – кричали они. Во время военных действий дела на парфюмерной фабрике шли все хуже, бóльшая часть семьи Брокар эмигрировала еще до революции. Дочь Генриха, Евгения, с мужем Жоржем Ферраном пытались продолжить дело Брокара во Франции, но успеха не имели.

Сын Генриха Александр оставался в Москве. Он, подобно отцу, был страстным любителем искусства, покупал картины Врубеля, Судейкина, импрессионистов. Александр и сам занимался живописью, посещал частную художественную школу Ф. И. Рерберга в Москве, там же с 1907-го до 1910 года занимался художник Казимир Малевич. Их знакомство привело к появлению одного из самых оригинальных флаконов в истории парфюмерии. Согласно легенде, именно Малевич сделал эскиз флакона к одеколону «Северный»; крышка в виде белого медведя навинчивается на флакон в виде льдины. Одеколон «Северный», или «Север», выпускался до начала 90-х годов ХХ века; правда, льдина со временем становилась все больше похожа на пузырь, а белый медведь – на отъевшегося барсука.

После революции фабрику национализировали. Александра Брокара и других членов правления товарищества арестовали по обвинению в антисоветской деятельности. Александра Генриховича Брокара продержали в тюрьме пять месяцев, затем ему удалось уехать во Францию. Парфюмерное производство и собранные семьей произведения искусства остались в распоряжении Страны Советов.

Фабрику сначала переименовали в «Замоскворецкий мыловаренный комбинат № 5», где объединили оборудование и лаборатории двух когда-то конкурирующих парфюмерных фирм: «Брокар» и «Ралле». Потом предприятие назвали «ТЭЖЭ», что означает «Трест Жиркость» или «Трест эфирно-жировых эссенций», а если полностью, получается строка в стиле абсурда: «Государственный союзный трест высшей парфюмерии, жировой, мыловаренной и синтетической промышленности (ТЭЖЭ) Главного управления маслобойно-жировой и парфюмерно-косметической промышленности Наркомпищепрома СССР». Позже фабрике дали название «Новая Заря». Главным (и единственным на протяжении десяти лет) парфюмером фабрики стал француз Август Мишель. Еще там работала партийная ячейка, без нее никак не получалось производить духи для пролетариата. Возглавляла партячейку Полина Жемчужина, жена Вячеслава Молотова, второго «лица» в СССР. Вскоре Жемчужина стала директором фабрики «Новая Заря», а в 1949 году ее репрессировали и приговорили к ссылке на пять лет; освободили сразу после смерти Сталина.

В 1925 году советская парфюмерная фабрика «Новая Заря» выпустила великие духи «Красная Москва». Считается, что «Красную Москву» парфюмер Август Мишель сотворил, преобразовав дореволюционные духи «Любимый букет императрицы». Подтвердить или опровергнуть это некому.

Духи-легенда, да и просто хорошие духи, «Красная Москва» не бодрили и не звали энергично трудиться. Они звучали странным диссонансом в мире, где девушкам и женщинам предлагали отбойный молоток в качестве украшения, спортивные майку и трусы для парада гимнасток или шлем летчицы. Такова была эстетика времени, и это была очень стильная, гармоничная эстетика; ее ярко и точно выразил художник Александр Дейнека в своих лучших картинах. Героини Дейнеки – физкультурницы, рыбачки, бодрые доярки, – мне кажется, не стали бы душиться «Красной Москвой». Да и девушки с полотен другого хорошего художника того времени, Юрия Пименова, предпочли бы аромат полегче, более звонкий. Духами «Красная Москва» могла душиться сама Полина Жемчужина, а также ее лучшая подруга, жена Сталина Надежда Аллилуева, и другие дамы «кремлевского бомонда». Отправляясь на премьеру в Большой театр, они надевали бархатные платья, меховые горжетки и благоухали именно так – цветочными эссенциями, приправленными сандалово-томным, но тонким шлейфом. С «Красной Москвой» хорошо рифмуются мелодии танго Оскара Строка: «Ах, эти черные глаза меня плени-и-и-ли, их позабыть никак нельзя, они горят передо мной….»

Очень модной женщиной в 30-е годы была Елена Сергеевна Булгакова, но ее муж в бессмертном романе «Мастер и Маргарита», перечисляя названия дамских парфюмерных фетишей, «Красную Москву» не упомянул, так что, скорее всего, на туалетном столике Елены Сергеевны такого флакона не было.

Справедливо было бы поставить в Москве памятник духам «Красная Москва»: их носили десятки миллионов женщин, их покупали миллионы мужчин и юношей, начиная со школы («Что будем дарить девочкам на 8 Марта?») – и до пенсии («Что купить бабушке на день рождения?»). «Красную Москву» любили, ею душились и ею пренебрегали; высокомерные модницы помоложе выбрасывали не глядя или отдавали не жалея флаконы с покатыми «плечиками» в красных коробках и без коробок. В любом случае эти духи – парфюмерная эпоха, безмолвный спутник невероятно сложных судеб наших бабушек и прабабушек.

Были у Августа Мишеля и, соответственно, у «Новой Зари» того времени и другие удачные разработки. Например, духи «Манон» – ландышевый, бело-цветочный, более легкий, чем «Красная Москва», аромат, появившийся то ли в 1932 году, то ли на 10 лет раньше. «Живыми» или не слишком, но винтажные «Манон» можно найти до сих пор и убедиться, что они солнечные, звенящие и яркие. Аромат вполне мог подходить задорным комсомолкам и спортсменкам, гармонировать с «Маршем энтузиастов» Исаака Дунаевского. Но название духов откровенно отсылает к роковой соблазнительнице, la femme fatale Манон Леско, жестоко погубившей кавалера Де Грие. Значит, парфюмер считал, что создает духи для соблазнительных похитительниц мужской воли? Но разве могли быть такие женщины в СССР? Конечно, они были. И вдохновляли, и вволю мучили лучших писателей и поэтов. Бывают ведь музы умиротворяющие, а бывают музы-испытательницы. Самые известные роковые красавицы, «Манон» советского времени, – это Лиля Брик, любимая мучительница Маяковского, и Серафима Суок, неизбывная любовь Юрия Олеши, прототип куклы наследника Тутти из «Трех Толстяков».

В 1927 году, к 10-летнему юбилею революции, были выпущены духи «Красный Мак» – восточные, специевые, тягучие. Коробочка украшалась шелковой кисточкой, шрифт на коробке и на этикетке стилизовался под китайские иероглифы. Одновременно в Большом театре был поставлен балет «Красный Мак» на музыку Глиэра, так Страна Советов поддерживала Китайскую революцию. Китайские товарищи не были в восторге от либретто, где часть действия с участием главной героини разворачивалась в притоне на фоне наркотических фантазий, все же их страна много страдала от «опиумных войн»; позже спектакль переименовали в «Красный цветок». Духи оставили. Кстати, интересно сравнить «Красный Мак» с «Опиумом» Ив Сен-Лорана, появившимся спустя полвека.