Б Кузнецов - Джордано Бруно и генезис классической науки

Торжественное оглашение приговора конгрегации состоялось у врат церкви св. Агнессы на площади Навона. Выслушав приговор, Бруно сказал, обращаясь к генеральным инквизиторам:

"Вероятно вы с большим страхом произносите приговор, чем я выслушиваю его".

{100} На рассвете 17 февраля 1600 г. на площади Кампо ди Фиоре Бруно был сожжен на костре. Он отвернулся от протянутого ему в последний момент распятия.

Поведение Бруно во время инквизиционных допросов в Венеции, в Риме и трагический финал процесса послужили поводом для весьма общих оценок и обобщений, относящихся к кардинальным проблемам философии, истории и психологии. Для темы этой книги особенно важно сопоставление Бруно, отказавшегося отречься, и Галилея, который отрекся от своих взглядов.

Подобное сопоставление представляет первостепенный интерес для истории науки вообще и для проблемы генезиса классической науки в особенности. Но в таком историческом аспекте судьба и поведение Бруно и Галилея должны рассматриваться как отражение особенностей двух периодов в развитии науки.

Галилей был всего на 16 лет моложе Бруно, по стиль и содержание его научного творчества характерны для нового периода. В чем же состоят те различия в стиле и содержании науки, которые могут в

какой-то мере объяснить различное отношение мыслителей к своему научному credo?

Уже постановка такого вопроса исключает морализирующую тенденцию, которая ограничивается моральными оценками и отказывается от вопроса "почему" или отвечает на него теми же оценками: Галилей-де отрекся от гелиоцентризма, потому что он был менее мужественным, чем Бруно, а последний не отрекся от своих идей, потому что он был мужественнее Галилея.

Есть другая точка зрения на поведение Бруно и Галилея: различие здесь объясняется тем, что для Галилея гелиоцентризм был объективной онтологической истиной, а для Бруно - содержанием его сознания. Такова в этом вопросе позиция экзистенциалистов.

Как и многие другие концепции экзистенциализма, она идет от Киркегора. Киркегора интересует истина как частное дело человека, не имеющая отношения к чему-то, существующему вне сознания. Для Киркегора истина не только существует в сознании, она заполняет его и в сущности тождественна с ним. Экзистенциальная истина, тождественная с сознанием, не может быть оторвана от сознания. Перенести истину из внутреннего мира во внешний, из сознания в объективное бытие значит лишить сознание того, что тождественно с ним, {101} что гарантирует его существование, т. е. уничтожить сознание.

Иначе говоря, объективация истины - это опустошение сознания, его уничтожение, т. е. самоубийство. По словам Киркегора, мыслитель, который отдал бы себе отчет в действительном смысле требования объективности, "понял бы, что самоубийство есть единственное практическое истолкование его требования"35.

Современные экзистенциалисты высказали некоторые соображения об отношении объективной и экзистенциальной истин к позиции мыслителя при отстаивании истины. Марсель в книге "Быть и обладать" говорит, что никто не умирал за объективную истину 36 . Ясперс переходит к сопоставлению Галилея и Бруно. Для первого истина - это онтологическая истина, и отказ от научного кредо не означал для него самоотречения, уничтожения того, что придает его сознанию предикат существования.

Для Бруно криминальные в глазах церкви идеи были экзистенциальной истиной, и отречение было бы самоубийством 37.

Негативная сторона этой концепции, т. е. оценка онтологической истины как оторванной от существования человека и соответственно несущественной для него, выражена Камю. Существенное значение для человека имеет только один вопрос: "быть или не быть". В отличие от экзистенциальной истины, онтологическая истина не имеет отношения к этому вопросу. Поэтому проблема строения мира и логические контроверзы не стоят того, чтобы пойти на костер. "Я никогда не видел, - пишет Камю, - чтобы кто-либо умер за онтологическую истину. Галилей, придававший ей значение, тем более легко отрекся от нее публично, как только она поставила под угрозу его жизнь. В известном смысле он поступил правильно. Вертится ли Земля вокруг Солнца или Солнце вокруг Земли - это с более глубокой точки зрения безразлично"38.

Однако и для Галилея, и для Бруно надличная онтологическая истина как предмет рационального постижения была причастна к индивидуальному бытию. Для Бруно несколько иначе, чем для Галилея. Не только в силу индивидуальных различий, но и благодаря изменению стиля и задач науки в XVII в. по сравнению {102} с XVI. Но для обоих познание (в противоположность вере) познание интуитивное или систематическое - было приобщением к надличному и содержанием индивидуального бытия.

Попробуем подойти к этой проблеме не со стороны априорных схем и противопоставлений, а со стороны того, что нам известно о фактическом отношении Бруно и Галилея к научной истине. От чего Бруно не мог отречься? Что было тем содержанием его сознания, от которого он не мог отказаться?

Сохранившиеся протоколы инквизиционных дознаний дают не так много для ответа на этот вопрос, но то, что они дают, позволяет увидеть основное именно онтологическая истина была той линией обороны, от которой Бруно не отступал ни разу. Богословские вопросы, оправдание верой, три ипостаси божества, оценки протестантских государей - здесь Бруно мог ссылаться на неправильные толкования своих слов и текстов, доказывать отсутствие в них чего-либо криминального, заверять инквизиторов в своей лояльности. Но когда речь шла о бесконечности Вселенной, ему и в голову не приходило сказать, что это утверждение сводится к канонической схеме. Такая возможность существовала. Но только в одной форме: можно было лишить концепцию бесконечной Вселенной онтологической ценности, онтологического смысла. Именно так поступил Николай Кузанский. Для кардинала из Кузы бесконечность мира - чисто логическая конструкция, которая своей непредставимостью показывает ограниченность разума. Коперниканская система тоже могла быть лишена антитеологического острия, если считать ее не онтологической истиной, а условной схемой - так ее представил в своем предисловии Оссиандер, и такую интерпретацию подскажет впоследствии Галилею официальный теоретик Ватикана, а в 1593 - 1599 гг. - один из главных участников инквизиционного процесса Бруно кардинал Беллярмино. От этой-то онтологической трактовки (как мы увидим дальше, неотделимой от гносеологических идей) коперниканства (обобщенного, раздвинутого в бесконечность) Бруно не отказывался ни разу. В конце инквизиционного дознания он, можно думать, увидел, что чисто теологические уступки ничего не дадут, и отказался вообще от какого-либо отречения. Во всяком случае идеи Бруно, его истина {103} была связана с вопросом "быть или не быть" именно потому, что она была онтологической, именно потому, что Бруно придавал ей объективный смысл.