Мария Творогова - О воспитании. Записки матери

Способность принести извинения за свои ошибки и способность признать свою вину внутренне, перед самим собой, вообще говоря, не одно и то же. Человек может понимать, что виноват, но не счесть нужным или не смочь извиниться по той или иной причине (бывает и обратная ситуация: человек не считает себя виноватым, однако по каким-то причинам находит нужным принести извинения - например, из желания сгладить инцидент или из боязни несправедливого наказания). Но для ребёнка, который наблюдает Ваше поведение, отсутствие извинений с Вашей стороны выглядит именно как непризнание вины, ведь он ещё не знает, что человек может скрывать свои чувства. Вы послужите для него примером, которому он будет следовать: даже если что-то сделал не так, ни перед кем не признавайся, что виноват, даже перед собой. А неумение или нежелание человека признать свою вину не только не вызывает симпатии окружающих, но, прежде всего, пагубно для самого носителя этого недостатка. Бывают люди, которые во всех своих несчастьях видят вину чью угодно, только не свою собственную. Такие люди обречены быть неудачниками, они вечно ищут виноватого вместо того, чтобы проанализировать свои действия и исправить свои ошибки.

Тут мне вспоминаются два характерных случая. Оба они касаются людей, занимающихся детским воспитанием.

Когда моим старшим детям было около полутора и трёх лет, я работала, а дети ходили в ясли. И у меня, и у мужа работа начиналась в восемь утра, поэтому детей приходилось отводить в ясли очень рано, и мы появлялись одними из первых. Однажды мы с мужем привели их туда; муж пошёл с дочкой в младшую группу, а я повела сына в старшую. В помещении старшей группы уже находился один малыш, а воспитательницы или вообще кого-либо из взрослых не было. Мне это не понравилось, но я подумала, что воспитательница ненадолго вышла и придёт, пока я раздеваю ребёнка. Я переодела его, подождала немного, но она не появилась. А мне нужно было спешить. Я вышла в коридор; муж уже поджидал меня. Я описала ему ситуацию. Он возмутился и взялся сам поговорить с воспитательницей, а меня отправил на работу. Как я позже узнала, он нашёл её на детсадовской кухне. На его вопрос, почему в старшей группе никого нет, она ответила, что занята, записывает меню, которое должно вывешиваться в группе для сведения родителей. Хотя к этому моменту общее время её отсутствия в группе составляло уже минут 10-15, все его претензии она отвергла. Очевидная для нас с мужем истина, что маленькие дети не должны оставаться без присмотра, ей не представлялась такой бесспорной. Она говорила, что помещение группы вполне безопасно для детей (решётки на окнах, отсутствие опасных предметов и т. п.), и на этом основании считала, что их спокойно можно оставлять одних. Хотя я тогда была не слишком опытной матерью, мне было очевидно, что она не права. Теперь я только утвердилась в этом мнении. Может быть, помещение действительно максимально безопасно, но дети, например, могли что-то не поделить между собой и подраться. Или сын, увидев, что я ушла, а других взрослых тоже нет, мог испугаться и пойти за мной. Никого не встретив по дороге, он мог выйти на улицу, и бог знает, что могло с ним там случиться, если бы даже он благополучно спустился по лестнице со второго этажа. И даже спросить было бы не у кого и, в общем-то, не с кого: воспитательница, конечно, сказала бы, что моего ребёнка в этот день не видела, и на это нечего было бы возразить! Муж долго спорил с ней, но доказать ему ничего не удалось. На следующий день разговор об этом случае продолжился уже между воспитательницей и мною, причём по её инициативе. Она считала себя несправедливо обиженной нашими претензиями, говорила, что старается для детей, вкладывает в работу всю душу, а в награду получает только несправедливые нарекания. Нам пришлось обратиться к руководству яслей, потому что мы не были уверены в том, что этот случай не повторится, и беспокоились за сына. Воспитательница пообещала больше не оставлять детей одних, но, по-моему, так и осталась в убеждении, что была кругом права. Тогда как если бы в самом начале, когда муж нашёл её на кухне, она согласилась бы с ним, что, действительно, немного задержалась и должна быть в группе, и сразу пошла бы туда, то инцидент был бы исчерпан. Мы, конечно, не были бы в восторге от такой задержки, но никакого шума поднимать бы не стали.

А вот второй случай. Недалеко от нашего дома находится сад средних размеров — меньше парка, но больше сквера. Он имеет несколько входов, и люди пользуются этим для того, чтобы сократить путь. Однажды я увидела там такую картину. Группа детей из художественной школы, руководимая преподавательницей, расположилась на дорожке на складных стульчиках для занятий живописью. Всё бы хорошо, даже замечательно, но дети уселись таким образом, что полностью перегородили аллею, хотя при разумном руководстве ничего не стоило рассадить их так, чтобы часть дорожки оставалась свободной. Граждане, желающие пройти по этой дорожке, вынуждены были обходить сидящих детей по газону и даже успели протоптать на нём тропинку. Меня это возмутило, я подошла к учительнице и, стараясь говорить как можно спокойнее, обратила её внимание на этот очевидный непорядок. Казалось бы, что можно тут возразить? Однако возражения нашлись; с точки зрения учительницы виноватой оказалась я. «Ну конечно, как всегда, мы всем мешаем, мы никому не нужны», — с горькой иронией стала говорить она. Я попыталась объяснить, что ей, как человеку, руководящему эстетическим воспитанием детей, должно резать глаз то, что люди портят газон. Но и это она не приняла на свой счёт: хладнокровно ответила, что дорожек в саду много, и при желании можно пройти другим путём. Мне пришлось прекратить этот разговор, так ничего и не добившись, так как все очевидные аргументы я, казалось бы, использовала. Позже, размышляя над этим инцидентом, я задним числом, как все ненаходчивые люди, придумала массу доводов, которые можно было высказать этой учительнице. Но в тот момент она так меня поразила своими взглядами на жизнь, что я не нашла достойных слов. Фигурально выражаясь, просто открыла рот от изумления и сочла за благо прекратить разговор, подозревая, что она на всё найдёт столь же эгоистичный и хамский ответ. Тем более, что рядом находились её ученики: мне не хотелось, чтобы дети слушали подобный спор.

В каждом из этих случаев ситуация очевидна. Обе эти женщины нарушили элементарные правила, в одном случае профессиональное («воспитатель обязан обеспечивать постоянный присмотр за детьми»), в другом — просто жизненное («нельзя располагаться на дороге у прохожих»). Нет сомнений, что обе они прекрасно знают эти правила, и в нейтральной ситуации подтвердили бы их обязательность и разумность. Но, по небрежности или недомыслию нарушив их, они не смогли повести себя достойно: признать свою неправоту и исправить ошибку, хотя в обоих случаях это оказалось бы лучше для всех: не было бы ни споров, ни взаимного недовольства, а главное — очевидные неудобства были бы быстро устранены.