Екатерина Мурашова - Все мы родом из детства

Да, кстати, я не сказала, что его звали Велимиром (а его брата Ратибором). Это, конечно, о семье что-то говорило, но всякие славянофильские и истинно православные вещи он отверг: «Да ничего особенного, просто так выпендрились, чтобы было не как у всех».

Подумав, я решила не быть дипломатичной и не ходить вокруг да около.

– Ты знаешь, – сказала я, – во времена моего детства это называлось «мимо кассы». Я не знаю, зачем ты мне все это рассказываешь, но у меня складывается впечатление, что тебя и самого-то это не слишком волнует…

– Я надеялся, что вы заметите… – спокойно произнес Велимир.

Ага! Так это всё был тест? Но тогда на что, собственно, меня тестировали?

– Я немного интересуюсь психологией, и я читал ваши материалы в Интернете. Вы иногда пишете о другом. И я подумал: вдруг вы знаете?

«О другом относительно чего или кого? И о чем я знаю?» Но я решила пока помолчать. На тот момент у меня сложилось впечатление, что Велимир не очень нуждается в наводящих вопросах.

– Вы наверняка по моему рассказу поняли, что я живу там, где всё, в общем-то, благополучно. Но все равно у меня такое ощущение, что все мы никому не нужны. Мои друзья не хотят об этом думать и говорить, они хотят… ну, я вам уже говорил, чего… А вот в инете ребята, с которыми я в игре разговаривал, из разных городов, подтвердили: да, я прав, они тоже это чувствуют, я просто лучше формулирую.

– Попробуй чуть более конкретно, что это значит для тебя: «все никому не нужны»? Кто – все? Подростки? Вообще люди не нужны? И кому это – «никому»? Семье? Государству? Человечеству?

– Я же сказал: никому. Понимаете, есть хлеб и вода – ну, обязательные какие-то для жизни вещи, а есть кока-кола и марципаны, без них можно вполне обойтись. Я вот только начинаю жить (так любят выражаться наши учителя), но уже давно чувствую себя таким марципаном, который, в сущности, никому не нужен. Даже родителям. Мы с братом – просто такое украшение полноценной семьи. Так положено. Пока думали, что я стану великим шахматистом (я играл с трех лет), мною интересовались больше: демонстрировали меня всем и друг другу, как марципанку на блюдечке; когда стало ясно, что не тяну, переключились на моего брата, теперь он у нас – будущий великий хоккеист. В школе то же самое. У нас в классе есть пять «математических гениев» – все хорошие учителя на них работают, это их как бы цель, оправдание их труда. На остальных, в общем-то, плевать. Но один из наших «гениев» говорит: «Я вот все думаю: интересно, а как они видят мою задачу? Свалить отсюда в Европу? Так там для своей молодежи работы нет. Здесь что-то такое никому не понятное открыть, опубликовать, а потом мхом порасти в своей дыре, как этот Перельман?» А я ему отвечаю: «Будь доволен, что хоть какая-то задача видится». У нас рядом с бабушкиной дачей цыгане живут. Я в детстве с ними даже играл, хотя мне и запрещали. Этим летом курили (не скажу что) с моим детским дружком, говорили за жизнь. Я ему рассказывал, как я в Европу ездил. Он говорит: ты счастливый и свободный, а я вот цыган, вроде как кочевать должен и хочу, но выкуси: ведь я – младший сын, поэтому дом и родители до смерти – на мне. Обычай у нас такой. Так я ему в тот момент позавидовал даже: он злится, но знает, зачем он, младший у своих родителей сын, и какая у него по жизни задача. А я не знаю, почему это так, но я так чувствую: нас много, и мы не нужны никому. Это иногда просто невыносимо. Я вам признаюсь: я уже ходил к психологу. Он сказал: ты должен быть нужен сам себе, и тогда все встанет на свои места. И моя девушка так же говорит. Но у меня не получается. А вы писали о чем-то похожем, и я подумал: вдруг вы знаете, что мне еще сделать?

Я держала паузу.

– Я знаю, что вы сейчас скажете, – тяжело вздохнул Велимир. – Вы скажете, что я вполне могу стать нужным, если буду помогать родителям и бабушке на даче, если стану сам растить хлеб или работать волонтером с больными. Я даже пробовал. Однажды папина фирма повезла в детский дом две машины игрушек, я с ними поехал. Больше не поеду. Они там, эти дети, с волонтерами были такие же, как наш «математический гений» с учителями. И я такой же, как они. И игрушки эти были им не нужны, они их посмотрели и сразу отложили…

– Нет, – сказала я. – Не поможет тебе. Ни концентрироваться на собственном пупе, ни тщательно выстраивать свою нужность людям мелкими услугами.

– Стать известным?

– При нынешней плотности информационного потока – ерунда. Исчез на неделю с экрана или из Сети – и завтра твое место уже заняли трое других, а о тебе никто не вспомнит.

– Значит, все безнадежно?..

Он замолчал, уже окончательно, и я поняла, что его разговор с самим собой наконец закончен.

– Есть способ. Ты в детстве был любопытен к миру, к жизни людей, раз бегал к цыганам (а они еще и далеко не всех до себя допускают). А в сыщиков не играл?

– Играли как-то с ребятами на даче, следили, кто с электрички идет… И еще с братом маньяка выслеживали, но это уж совсем мелкие были. А что?

– И логика у тебя работает (шахматы).

– А делать-то что?!

«Вот оно, настоящее-то чувство, проклюнулось!» – довольно усмехнулась я.

– Играть. Иначе как играя с нынешним миром не справиться. Ты будешь играть в сыщика, ты вообразишь себя разведчиком в тылу врага, инопланетным агентом, ты придумаешь себе задание и будешь его выполнять. Суть твоего задания, суть любого внедрения – изучать окружающих тебя людей, интересоваться ими, строить умозаключения…

– Это вы мне, что ли, такое задание даете?

– Я?! Вот насмешил! Ты что, никогда не слышал максимы: «Человеческий разум – это орудие, с помощью которого Вселенная познает саму себя»? Так что считай это заданием Вселенной. Придешь через два месяца, расскажешь.

Через два месяца Велимир не пришел. Но где-то в электронных сумерках раздобыл мой е-мейл и прислал к Новому году поздравительную открытку с припиской: «Выхожу на связь, докладываю: внедрение проходит нормально. Вселенная как будто довольна. Спасибо. Велимир».

– Мы с мужем развелись, когда Павлику было восемь лет. Конечно, он всё помнит. Да и вообще он больше на отца похож, чем на меня…

– Причина развода?

– Муж пил. Еще до женитьбы злоупотреблял, но я, знаете, как многие молодые дуры, думала: семья, любовь, ребенок, все такое… Исправится, я ему помогу… И он первые года три действительно в основном держался, надо отдать должное. Изредка уходил в запой, но старался, чтобы не дома. А вот потом – понеслось.

– В пьяном виде он был агрессивным?

– Сначала не очень, приходил, спать ложился, и всё. А потом постепенно, когда его собственная жизнь от пьянки стала рушиться, начал обвинять во всем меня…

– Вы пытались что-то сделать?