Екатерина Мурашова - Все мы родом из детства

– Конечно. И еще много.

– В сокращенном виде по преимуществу, – пояснила мать. – А «еще» – это из Интернета, и про качество я вообще молчу. Из последнего, представьте: девушка полюбила вампира. Он тоже ее полюбил, но не может с ней переспать, так как боится, что он ее загрызет в процессе. И вот на протяжении чуть не десятка томов совершенно невозможным языком эта проблема мусолится…

(«Сумерки», – догадалась я.)

– А вас в подростковом возрасте эта проблема не волновала? – спросила я у нее.

– Какая? Любви к вампиру?!

– Нет. Желания и невозможности в любви. В том числе и в плотском аспекте.

Женщина очень симпатично покраснела (должно быть, вспомнила о чем-то конкретном) и ровно в этот момент заинтересовалась происходящим в кабинете.

– Скажите, пожалуйста, – продолжала я, – вот вы сами в детстве много читали, и вам легко будет вспомнить. Вы обожали школьную классику?

– Да нет! То есть, ну… Лермонтов мне нравился, потом Байрон, и еще Грибоедов почему-то… А так мы детское читали и про приключения, научную фантастику…

– А что именно вы искали и, если везло, находили в книжках своего детства? Только не врите, пожалуйста…

Мать уже открыла рот для ответа, но моя последняя фраза остановила готовую сорваться с ее языка сентенцию. Она надолго задумалась, потом медленно произнесла:

– Ответы на какие-то детские и подростковые вопросы. Дети, подростки, такие, как я – и, наоборот, совсем не такие. Как они поступают, думают, чувствуют… Другие миры в фантастике, как они устроены, какие-то смелые научные допуски…

– Спасибо. Ваша дочь и ее друзья ищут ровно то же самое. И наша культура действительно всё еще преимущественно текстовая. Но вот насчет «дети не пишут – не читают»… Понимаете, тут произошло то, что ревнители детского и подросткового чтения почему-то категорически отказываются замечать: дети ушли внутрь текста. Стали с ним на равных… И, решая свои задачи, читают и даже пишут не меньше, а больше , чем мы когда-то.

– Как это? Не поняла…

– Вот представьте себе обычного молодого человека конца восьмидесятых. Не гуманитария, не журналиста. Писал ли он в предыдущие пять лет хоть что-нибудь, кроме школьных сочинений из-под палки? Писал. Поздравительные открытки бабушке в Таганрог на Новый год и 7 Ноября до седьмого класса (потом отказался наотрез, как ни стыдили) и записку в восьмом классе: «Лиза, пошли сегодня в кино». А такой же современный юноша или девушка? Они пишут и читают практически постоянно, десятки и сотни страниц. Электронную почту, эсэмэски, твиттеры-шмиттеры, ленты друзей, новости-переновости… Каждый из них к пятнадцати годам сочинил уже не один десяток как бы рассказов (все про себя, любимого, и про своих друзей) в «Живом Журнале» или во «ВКонтакте», придумал и описал десяток героев и биографий в компьютерных играх…

– Да-да! – включилась Лиза. – Мы, знаете, с Милой как придумали? Вот Белла (это из «Сумерек», ну, вы знаете) хочет быть с Эдвардом, но у нее есть любимая подруга, которая решает любой ценой оставить ее в мире живых людей, и Белла не знает, как ей поступить…

– Очень интересно, – совершенно серьезно и искренне сказала я. – И что же вышло?

– Мы еще не дописали, – сказала Лиза и добавила с гордостью: – У нас в группе 148 френдов тоже ждут, чем всё кончится!

– Ну, запиши меня сто сорок девятой… – усмехнулась я. – И подумай вот о каком ходе: а что, если подруга тоже полюбила, но человека, и теперь они сравнивают ту и эту любовь – из мира живых и из мира мертвых…

– О! – Лиза немного задумалась, а потом сказала: – Спасибо. А можно я теперь выйду?

– Миле пошла звонить, – вздохнула мать. – Так вы думаете, ничего страшного?

– Думаю, ничего, – сказала я. – Их способ работы с текстами и образами отличается от нашего. Они не смотрят снизу вверх на «глыбу Толстого», они просто живут внутри своих и чужих текстов, плещутся в них, как рыба в океане, дополняют письменный язык смайликами и интерактивом, на ходу переделывают его… Вы уверены, что это шаг назад по сравнению с вашим «книжным детством»?

– Я… Не знаю. Я подумаю об этом.

– И ты понимаешь, Милка, тогда она ему говорит: «Давай мы их познакомим и посмотрим!» – несся из коридора низкий и звучный голос Лизы. – А Эдвард, конечно, отказывается. Ему и подругу-то эту давно сожрать хочется…

А я вдруг поняла, что мне и в самом деле интересно: кого же в конце концов выберет Белла в Лизином-Милином варианте книжной реальности и как девочки этот выбор обоснуют?

Родители на приеме выглядели совершенно обычно: немолодые, похожие друг на друга и, конечно, обеспокоенные проблемами чада, которое с собой не привели.

– Нам казалось, что мы были готовы ко всему, – сказал отец. – К отставанию в развитии, к плохой учебе в школе или даже к вспомогательному классу. Конечно, к любым проблемам со здоровьем. Какие-то болячки хронические или текущие будут – нас предупреждали, и мы сами понимали… Нам казалось, что мы всё примем и справимся. Но Олег совершенно здоров и в математической школе учится преимущественно на «четыре» и «пять». Мог бы учиться на одни пятерки, если бы не частые конфликты с учителями…

Они-то, может, и «сами понимали», а вот я не понимала ровным счетом ничего. Создавалось такое впечатление, как будто отец расстроен тем, что неведомый мне Олег ничем не болен и не учится в школе для умственно отсталых. Но этого же не может быть! Или может?

– Скажите, а почему, собственно, вы были так подчеркнуто «готовы ко всему»? Потому что Олег – поздний ребенок? Или какие-то нарушения развития были у других ваших детей?

– Биологических детей у нас быть не может, – сказала мать. – Мы усыновили Олега, когда ему был год и три месяца.

– Понятно, – кивнула я.

Стало быть, Олег – приемный. Готовились к болезням и задержке развития, а получили что-то другое. «Может быть, обычный подростковый кризис?» – с надеждой подумала я. Хамит учителям и родителям, курит, шляется допоздна или провалился в виртуальную жизнь? А они не понимают, что делать, и, конечно, волнуются…

– Олег знает о том, что он приемный?

– Знает. Нам сказали, что так будет правильно, и мы же никуда не переезжали, ему все равно кто-нибудь рассказал бы… А вы думаете, надо было скрыть?

– Я ничего не думаю по этому поводу, я просто спрашиваю, – сказала я. – Так что же вас беспокоит сейчас?

Родители переглянулись. Мать противно хрустнула пальцами, у отца на скулах заходили желваки.

– Наш Олег – чудовище, – наконец вымолвила женщина. – Мы поняли это давно, но не решались себе признаться. И, более того, за эти годы он сделал чудовищами нас обоих…

– Сильное утверждение, – несколько опешив, пробормотала я. – А нельзя ли поконкретней?