Мария Буркова - Несказка о звёздном мальчике. Рыцарский роман

Он как будто не отреагировал, пытаясь на деле промолчать, чтоб не сказать того, что хотел. Инфанта сейчас ничем не отличалась от себя прежней, как в пору их старой стычки из-за мальчика-горбуна, кроме фигуры полностью созревшей девушки, и смотрела она так же обиженно, как и тогда. Но он был слишком уже взрослым, чтоб всерьёз обращать внимание на её формы как сейчас, так и вообще. А она вспомнила, как он сбросил её руку тогда, таким же взрослым жестом, когда объявил, что больше никогда не будет с ней играть, и былая белая ярость уже потихоньку начала подниматься из глубин её существа. Но его роскошное тело взрослого мужчины пьянило её в этой обстановке гораздо сильнее, чем раньше, когда они оба делали вид, что прошлое забыто, и чопорно раскланивались в общей суете дворцовых церемоний. Поэтому, как ей самой казалось, принцесса рискнула сделать ещё одну попытку к примирению, а в его глазах оказалось, что потребовала снова унижаться перед ней. На самом деле оба были правы, и если бы девушка всего лишь использовала свой искренний порыв для настоящей, а не ритуально-игривой ласки, примирение бы случилось само, незаметно для них обоих. Ему бы вполне хватило даже искреннего вопроса «где ещё больно?» и платка на свежую рану. Но к таким движениям инфанта не была приучена, а он был слишком раздосадован её внешним поведением, чтоб желать продолжения разговора вообще, и не дал ей никакой подсказки на этот раз, да и боль ему слишком мешала. В итоге принцесса жеманно топнула ножкой и произнесла тоном обиженной капризницы:

– Если б ты был моим, ничего этого бы не случилось!

– К счастью, теперь это уже исключено, – свистящим шепотом проговорил Эстрелладо, снова блеснув пламенем в глазах. – Увольте, принцесса.

– Я тебя заставлю пожалеть об этом! – прорычала та, мгновенно рассвирепев сверх всякой меры.

– Уже не привыкать, – ледяным тоном ответил молодой мужчина и отвернулся, прикрыв глаза.

Это движение дорого ему обошлось – дурнота резко усилилась, и он медленно осел по стене, поскольку подкосившиеся ноги подло отказались его держать. Раны на спине ответили целым залпом боли, и на пол Эстрелладо рухнул уже в обмороке. Этого инфанта не видела, проворно выбираясь из камеры, чтоб пронестись мимо Санчо со скоростью ветра. Но тот и не пытался преследовать её, поскольку предпочёл заняться узником, понимая, что это сейчас важнее. Аккуратно уложив обмякшее тело на постель и закутав одеялом, он проворчал достаточно громко, зная, что слышать его некому:

– Побрезговал, значит. Силён парень, силён. Сомневаюсь, что кто ещё способен на такой подвиг.

Ночь выдалась душной, муторной и с кошмарами. Эстрелладо снилась цыганка, объявившая в деревне о его неземном происхождении – ещё тогда он уголком сердца почувствовал опасность и затаился, уже жалея, что подал руку для гадания. Снова пережил, как тяжело было принимать свой новый статус, надевая пусть и прекрасную, но означающую конец детства, одежду посланника со звёзд. Право, на поле боя было проще – поднять падающий штандарт было скорее делом техники, и остальное тоже пошло без особого напряжения, врубаясь в рукопашную, он чувствовал себя спокойно, всегда чётко зная, какое движение сделать следующим… Он действительно воевал с улыбкой, не думая о грядущей минуте, потому что чувствовал, что делает всё правильно. А вот именно тогда, когда цыганка, закончив свой лицемерный монолог о необходимости говорить правду, потребовала сразу обрядить его в плащ со звёздами, он почувствовал фальшь и что-то очень скверное. Как в манерах балаганного шулера, у которого невозможно выиграть, принимая правила. Потом опять был кошмар с появлением родной матери – такого топтания грязными сапогами по его образу сыновьей любви потерпеть было просто невозможно, и реакция деревенских, прогнавших его, защищавшего ту, что сквозила в предрассветных снах, была для него страшным ударом. Эстрелладо чувствовал, что в том ужасном инциденте, где он был вынужден играть, оказывается, отрицательную роль, немало была замешана та же цыганка, и так оно потом и оказалось. Именно она надоумила мать объявиться в лохмотьях, отговорив от намерения переодеться во что-то приличное… Да ещё и последний скандал с её же появлением и сообщением о том, что мать мертва – помнится, в голове слишком сильно полыхнуло что-то, напоминающее блики ожерелий, никогда они ему не нравились, эти блестяшки, оттого и носить он старался только один шар, а не всю нитку. Может быть, река вынесла их, и один из этих чёртовых шаров и был использован, чтоб вывести его из себя окончательно? Но они же не горели и не крошились под кузнечным молотом, что ещё можно было придумать, чтоб избавиться от них поскорее – кинул в воду, да и всё… Эстрелладо помнил, с каким облегчением он дышал после на мосту, когда ненавистные уже шары шлёпнулись в быстрый поток. До чего приятно перерезать повод, который тащит в преисподнюю. Так что же, старое проклятье вернулось, чтоб погубить его окончательно? Как обидно, ведь за окном август, его любимое время года, когда надо успевать набегаться по садам и наесться прямо с деревьев разного сладкого великолепия. Ну почему его не хотят оставить в покое, зачем опять эта глумливая личина цыганки с ледяными глазами приснилась? Хотели бы убить – столько возможности было на войне, зачем сейчас-то мучать этой духотой и болями, прикончили бы сразу.

Эстрелладо попробовал повернуть голову в другую сторону на подушке, но ссадина от веера инфанты отозвалась на это движение очень болезненно, и пришлось замереть в прежнем положении. Это уже было совсем муторно – не шевелиться вовсе нельзя, а в другом положении боль от ран начинает пульсировать сильнее, и начинаются проблемы с дыханием. Отчего же так душно и жарко, ведь все полмесяца в этой камере холод был самым подлым врагом, проникающим незаметно? Молодой человек приподнялся на постели – пришлось подобраться сначала на боку, потом отжаться на локте – и с тревогой обнаружил, что перед глазами появилась какая-то нехорошая рябь. От намерения сразу встать пришлось отказаться, и только после трёх передышек удалось это сделать, да и то хватаясь за камни стены – будь они совсем гладкими, пришлось бы потерпеть неудачу. Наконец выпрямившись, стало ясно, что стоять без того, чтоб не хвататься за стену, не получится, да и голова очень подло перестала держаться прямо. Кажется, это всё-таки случилось – раны от пыток не зря отказывались заживать – лихорадке всё же удалось завладеть телом, и теперь действительно шансов дождаться чего-то хорошего не оставалось. Как жаль, казалось, что здоровья крепкого латника должно хватить ещё хотя бы на месяц. Эстрелладо прижался горячим лбом к каменной тверди, но не почувствовал никакого облегчения. Как же всё ужасно, он не боялся смерти, но очень хотел жить. Здесь было страшно, больно, но все две с лишним недели его не покидала надежда, что удастся дождаться хоть какой-то перемены к лучшему. Если же придётся умирать – то казалось, что это должно произойти быстро, как удар каким-нибудь клинком. Но вот так, задыхаясь неведомо сколько и раз от раза мучительней… это вызывало леденящий ужас, который пока Эстрелладо старался ещё не подпускать к сердцу, понимая, что это его единственный шанс остаться человеком, а этого он хотел больше, чем выжить.