Марк Виктор Хансен - Куриный бульон для души: 101 история о животных (сборник)

Наши младшие дочери, Беки и Джейни, 15 и 12 лет, тоже задавали вопросы.

– А как вообще можно понять, что она – аппалуза? – говорила Беки. – Что, у нее пятнышки под шерстью?

– Нет, – отвечала я, – нет, но внутри она все равно аппи.

– Это означает, что у нее пятна на сердце, – подметила Джейни.

Кто знает, задумалась я. Может, и так.

С самого начала эта простушка-дурнушка, казалось, чувствовала, что она не такая, как все. Гости редко рассматривали ее, а если и смотрели, мы говорили: «О, мы теперь просто огораживаем мать». Мы не хотели, чтобы кто-то узнал, что наш прекрасный жеребец зачал этого жеребенка.

Вскоре я обратила внимание на то, что кобылка от души радуется человеческому обществу. Она и ее мать были первыми у ворот во время кормления, а когда я чистила ей скребницей шею, ее глаза закрывались от довольства. Вскоре она уже обнюхивала мою куртку, пробегала губами по моей рубашке, жевала пуговицы, отгрызая их, и даже открывала ворота, следуя за мной, чтобы потереться головой о мое бедро. Такое поведение для молодой кобылки никак нельзя назвать нормальным.

Увы, аппетит у нее был завидный. И чем больше она вырастала, тем становилась уродливее. Как и где нам найти для нее дом? – не раз задумывалась я.

Однажды мужчина-закупщик купил одну из наших лучших аппалуз для цирка. И вдруг его взгляд упал на бурую кобылку с куцым хвостом.

– Это ведь не аппалуза, верно? – спросил он. – Похожа на ослика.

Поскольку он приглядывал лошадей для цирка, я ухватилась за эту возможность.

– Вы удивитесь, – сказала я. – Эта девочка знает больше трюков, чем повар в буфете. Она умеет вытаскивать из моего кармана носовой платок и проползать под изгородями. Наловчилась забираться в поилки для скота. Даже поворачивает водопроводные краны!

– Настоящая маленькая дьяволица, а?

– Нет, – тут же возразила я, а потом по наитию добавила: – Между прочим, я назвала ее Ангелой.

Он хмыкнул.

– Ну, нам нужны броские цвета, – объяснил он мне. – Народ больше всего любит пятнистых лошадок.

Время шло, и Ангела – как мы теперь ее называли – изобретала все новые трюки. Ее любимый – открывать ворота, чтобы добраться до пищи по другую их сторону.

– Настоящая Гудини, – восхищался Билл.

– Настоящая головная боль, – не соглашался Скотт, которому всегда приходилось ее ловить.

– Нужно уделять ей больше внимания, – говорила я ему. – Ты все время обихаживаешь и тренируешь других однолеток. Никогда не дотрагиваешься до Ангелы, только орешь на нее.

– Разве у меня есть время работать с этим кувшинным рылом? К тому же папа сказал, что мы везем ее на аукцион.

– Что? Продать ее?

Я приперла Билла к стенке.

– Пожалуйста, дай ей шанс. Пусть растет на ранчо, – умоляла я. – Тогда Скотт сможет объездить ее, когда ей будет два года. С ее милым нравом она к тому времени будет кое-что стоить.

– Ну, думаю, лишняя лошадь нам пока не помешает, – проговорил он. – Отведем ее на восточное пастбище. Там не так уж много корма, но…

На некоторое время Ангела была избавлена от опасности…

Спустя две недели она стояла у нашей входной двери, жевала сухой корм из миски сторожевого пса. Она сбросила цепь с ворот пастбища и выпустила себя на волю – заодно еще с десятью лошадьми. К тому времени как Скотт и Билл загнали их, я видела, что терпение Билла иссякает.

С течением времени репертуар ее трюков только рос. Когда Билл или Скотт приезжали в поля на машине, она объедала резину с дворников. Если они оставляли открытым окно, она тащила с переднего сиденья что ни попадя – коврик, перчатку или блокнот, – а потом мчалась прочь как угорелая.

Как ни удивительно, Билл начал прощать Ангеле ее розыгрыши. Когда приезжал закупщик аппалуз, она прибегала галопом, резко тормозила футах этак в тридцати и разворачивалась, чтобы ей почесали круп.

– У нас тут свой собственный цирк имеется, – говорил Билл покупателям. К этому времени легкая улыбка проскальзывала даже под густыми усами Скотта.

Времена года одно за другим катились мимо. Палящее солнце сменилось дождями – и они принесли с собой миллионы мух. Однажды, когда Ангеле было два с половиной года, я увидела, как Скотт ведет ее к амбару.

– У нее нет никакой защиты с этим дурацким хвостом, – пояснил он мне. – Сделаю-ка я ей новый.

Тогда-то я и поняла, что чувства Скотта к этой лошадке начали меняться.

На следующее утро я не могла сдержать улыбки, видя, как Скотт нарезал и переплел два десятка прядей ярко-желтой упаковочной веревки в длинную веревочную швабру и закрепил ее липкой лентой вокруг перевязанного бинтом хвоста Ангелы.

– Вот так, – приговаривал он. – Теперь она почти похожа на настоящую лошадь.

Скотт решил «обломать» Ангелу под седло. Мы с Биллом сидели на изгороди корраля, когда он надевал на нее сбрую. Ангела горбила спину.

– Ну, сейчас у нас тут будет родео! – шепнула я мужу. Но когда Скотт затянул подпругу вокруг округлого живота Ангелы, она не стала брыкаться, как сделали бы многие другие молодые лошади. Она просто ждала.

Когда Скотт сел на нее верхом и мягко сжал бока коленями, покладистая натура аппалузы дала себя знать. Он послал ее вперед, и она отреагировала так, будто ее выезжали не один год. Я протянула руку и почесала ее выпуклый лоб.

– Когда-нибудь из нее получится потрясающая лошадка для езды по бездорожью, – сказала я.

– С таким-то темпераментом, – отозвался Скотт, – на ней можно играть в поло. Или она станет великолепной лошадью для детей.

Даже Скотт мечтал о лучшем будущем для нашей неприглядной бурой аппалузы с необыкновенного цвета хвостом.

Во время выжеребки Ангела тоненько ржала над новорожденными так, словно каждый из них был ее собственным.

– Нам нужно пустить ее в разведение, – сказала я Биллу. – Ей уже четыре. Представь только, какая хорошая мать из нее получится – с ее-то способностью любить.

Билл решил, что это хорошая мысль. Как и Скотт.

– Люди часто покупают жеребившихся кобыл, – сказал он. – Может быть, мы найдем для нее дом.

Внезапно я заметила на лице Скотта выражение, которого никогда раньше не видела. Неужто он и впрямь ее полюбил? – изумилась я.

В зимние месяцы своей беременности Ангела, казалось, и думать забыла убегать из корраля. Потом, в начале апреля, когда близился срок родов, пришли мощные ливни, и наши поля пробудились к жизни. Мы опасались, что Ангела снова начнет просачиваться сквозь ворота в поисках более зеленых пастбищ.

Однажды утром я только начинала завтракать, когда в кухонную дверь вошел Скотт. Его ореховые глаза угрюмо темнели под широкополым ковбойским стетсоном.

– Это Ангела… – тихо проговорил он. – Лучше бы тебе подъехать туда. Она вчера ночью выбралась из корраля.