Алёна Ларина - Правила мудрого Гаврюши

Я давно заметил, что вместо охоты у людей работа, а работают они головой. Целыми днями они думают и думают. И дети тоже учатся головой. А к вечеру все возвращаются домой с уставшими и отяжелевшими от умственного труда «инструментами». То есть голова у них требует отдыха. А когда она требует отдыха, люди становятся хуже, чем щенки, ей-богу!

И нам, собакам, от этого очень неспокойно. Мы всегда должны чувствовать, что можем положиться на наших лидеров! Вдруг наши вожаки уже неспособны присматривать за нами?! И если действительно что-то пошло не так, мы должны вовремя это заметить и взять на себя заботу о всей стае. Или назначить другого вожака. Так поступает любая нормальная собака.

Помню, однажды я очень испугался. Мне показалось, что мама выдохлась и сдалась и мне придется взять на себя её обязанности.

Пришла она с работы вся в слезах! Никого, кроме меня, дома не было. Шпицы резвились в гостях, поэтому к ногам хозяйки подбежал я один.

Я подбежал так быстро, насколько мог, чтобы она оценила, какой я пока ещё шустрый, и потянулся к ней наверх.

Мама присела передо мной на корточки и позволила мне положить на себя лапы. Я подумал: «Так-так… Слёзы – верный признак человеческой слабости. А то, что позволила положить на себя лапы, – верный признак собачьей слабости. И даже не волнуется, что я порву её колготы. Ну, совсем раскисла».

Я стал слизывать её слёзы, градом катившиеся по холодным с мороза щекам. Я махал хвостом, но он не очень слушался, потому что я уже начал волноваться. Я чувствовал: что-то не так!

Мама осторожно, как хрупкую вазу, взяла меня на руки (помнит про мои больные коленки!) и стала медленно, жалобно говорить о том, что я всё-таки прелесть, что я самый хороший пёс на свете, что один лишь я, мудрый Гаврюша, могу по-настоящему её понять.

Жаль, что Риччи и Винни этого не слышали! Пусть бы эти задаваки наконец поняли, кто есть кто!

Я старался показать маме, что тоже очень её люблю и бесконечно ей предан, а сам в это время думал: «Кем же тебя заме-нить-то… в нашей человекостае?»

Папа, конечно же, главный, но он слишком часто уезжает в командировки, чтобы можно было полностью ему довериться. Аня с Димой пока не выучились. А это всё равно что сидеть на скамейке запасных – вроде есть, а вроде и нет.

Остаётся Риччи?

Нет, только не он! Этот сам однажды попал под машину, оставив там навечно свой рыжий хвост. С ним опасно выходить даже на прогулку, не то что на охоту. Пусть уж лучше остаётся на своём месте.

Винька хоть и смелый, но совсем ещё щенок. Что же получается? Столько важных и сильных надо мной по «лестнице» – и ни одного способного заменить маму!

И я понял: лестница рушится где-то на самом верху, и вся она валится на меня, старого и немощного. Я заскулил от жалости к себе, потому что знал: не смогу я нести мамину ношу ответственности за всех членов стаи – людей и собак.

Особенно пугала меня мысль о том, что я не смогу заботиться о Диме. Дети – это такая шумная и капризная порода людей, с которыми нужно иметь несобачье терпение! А ещё я не запомнил, как платить за свет и воду.

Что же мне делать? На старости лет бежать в лес? Нет, это не выход. Я же родился в городе и к дремучему лесу не приспособлен.

Так я думал, ковыляя за мамой по квартире, пока она медленно и грустно переходила из комнаты в комнату, то и дело сморкаясь в носовой платок. Она выглядела хуже, чем если бы у неё были перебиты руки и ноги!

От таких невыносимых мыслей я вдруг заскулил – сначала протяжно, а потом надрывно. Мама вздрогнула от неожиданности, взяла меня на руки, ласково прижала к себе: «Что ты, что ты?! Не плачь… Напугала я тебя своими слезами. Мой хороший, мой золотой старичок! Ну надо же – тоже заплакал… И завы-ы-ы-л! Всё хорошо, всё очень хорошо!»

Она подняла моё обвисшее податливое тело, повернула, рассматривая со всех сторон, убедилась, что я в порядке, и прижала к себе. Она как будто вспомнила, что у неё есть я. И ожила прямо на глазах!

Стала суетиться на кухне. В общем, сделалась обычной мамой, к которой я привык.

И я потихоньку успокоился. Она хлопотала по дому и делала всё одной рукой, потому что второй рукой весь вечер носила меня под мышкой.

Как будто мы с ней – одно целое.

А я тихо радовался тому, что дома больше никого нет. Будь в тот момент и Риччи, и Винни, мама не стала бы всех троих носить! Рук не хватит.

Потом мы оба плюхнулись на диван, и она обзвонила всех своих подруг, чтобы сообщить им, какой я у неё «замечательный психолог»! Она говорила, что ей стало намного легче только потому, что я её выслушал – не перебивая, не поучая, не встревая в её дела, а лишь сочувственно виляя седым хвостом. Она, оказывается, сделала вывод, что я своим скулежом «оттянул весь негатив на себя». Кажется, она сказала: «э-нер-ге-ти-чес-ки». Или нет: «био-полем». Что-то память стала мне изменять…

Я лежал на спине, откинув голову и раскинув, как пальмовые ветви, все четыре лапы. Подставив маме своё пузо, я изображал состояние полного блаженства и расслабления. Чуть раньше я не стал бы напоминать ей этот простой способ забывать плохое – она бы не заметила, – а теперь она уже была готова внимать собачьей мудрости.

Лучше всего, если бы она поступила так же, как я, – легла и расслабилась. Это самый верный собачий приём, от которого волшебным образом проходят все болячки на свете. А людям он помогает особенно, потому что от этого у них затягиваются душевные раны.

Всю жизнь стараюсь донести это до мамы, ложусь прямо перед ней на пол и расслабляюсь, но она не понимает. Ну да ладно, пусть хотя бы гладит мой пузень – это тоже ей помогает. Пусть болтает что хочет и думает как хочет. Главное, что она уже пришла в себя, и завтра я могу спокойно отпустить её на работу.

Я дремал и размышлял: «Если бы мама знала настоящую причину моих переживаний! Если бы все люди знали главную причину переживаний своих собак! Ведь мы на них полностью полагаемся».

Долго я думал, как сформулировать самое главное собачье правило. И вот что придумал:

Для спокойствия нам, собакам, необходимо знать свою ступеньку на домашней лестнице, понимать своё место в стае. Пожалуйста, помогите нам в этом, не путайте нас!

Риччи и Винни вернулись домой поздно. Когда в дверях появились две рыжие, припорошенные снегом гривы, я не сразу разглядел, что морды этих баловней светятся от счастья. Кстати, на расстоянии все собаки видят размытым даже лицо родного хозяина. Учтите это.