Виктор Рябинин - Бред сивой кобылы

– Мистер Блуд, – гулко запричитала она, – опять вы навязали клиентам драку. Совсем не бережёте себя, ровно, как и месье Жан.

Будучи почти всегда платежеспособным, я снискал уважение не только в этом заведении. Поэтому вдовушку знал довольно хорошо, а её пышные формы, особенно если внимательно присмотреться к ним с тыла, внушали мне не только уважение, но и простительное после третьего стакана желание немедленного осязания. Что ни говори, но такую репицу в здешних жарких краях редко встретишь и у племенной кобылицы, не то, что у закутанных в сари, как шелкопряд в кокон, местных женщин. Однако до сей поры у меня до мадам Амфу руки не доходили, хотя и чесались.

– А что с маркизом? – спросил я, отлепив взгляд от бедра вдовы и полностью приходя в сознание.

– Месье пришёл в сознание раньше вас, – ответил монах. – Просто ему трудно разговаривать по причине прикушенного языка, – и добавил, верно поняв мой жест: – Он уже принял бокал портера.

– Ох уж эти великосветские замашки, – пробормотал я. – Значит с ним и впрямь ничего не случилось, но обычно после больших потрясений он просит что-нибудь покрепче, – и у меня полностью отлегло от сердца, тем более что Жан при звуках моего голоса начал активно посверкивать глазами, проявляя нетерпение и прося добавки.

– Плесните ему! – распорядился я и, проявляя здоровое любопытство, обратился к божьему человеку: – Скажите, наш непрошенный друг, а какого дьявола вы делаете здесь и с какой радости набиваетесь к нам в сиделки? Что-то раньше я не встречал вашей рожи в наших краях.

– Мистер, – отозвался тот, – видит бог, я задержался здесь по просьбе хозяйки и помогая ей. А в Пондишери меня привела скорбная весть, полученная с родины, и желание скорейшего отплытия в Европу.

– Какое же у вас горе? – снизошёл я до любопытства и предложил всей компании выпить за здоровье.

Присутствующие дружно осушили посуду, но приблудившийся к нам европеец, как ни странно, отказался от выпивки, хотя и выглядел вполне здоровым лоботрясом. Этим он давал понять, что не ровня нам и, видимо, отстаёт в развитии.

– Извините, господа, но я не употребляю ни вина, ни табака, – сказал он, поймав мой сочувствующий взгляд. – А если вам угодно, и позволяет время, то я готов рассказать свою печальную историю и облегчить себе душу, ибо носить в себе по Индии глубокую скорбь я уже не в силах.

– Время ещё только к полуночи, и пока джентльмены набираются сил, вы, святой отец, можете поведать нам о своих печалях, не опасаясь огласки и пересудов, – живо заинтересовалась хозяйка, удобно располагаясь возле меня на топчане.

Незнакомец тяжело вздохнул, собираясь с мыслями, и начал своё повествование:

– Уважаемая леди и достопочтенные джентльмены. Видя с каким участием вы относитесь ко мне, я не нахожу причин для сокрытия от вас правды. И так, вы в моём лице видите перед собой графа Перси Хервея, последнего отпрыска некогда знатнейшего рода. Генеалогическое древо нашей фамилии весьма развесисто, а своими гинекологическими корнями, так и вовсе упирается в отдалённое по времени царственное ложе королевы Уэльса Эммануэлъ Прелюбомудрой, особы импульсивной, но до того богобоязненной, что когда один из моих, незаконно ею рожденных в глухом монастыре пращуров достиг совершеннолетия, то в знак уважения к его отцу получил из царственных рук право пользования древним замком Трахтенхауз на западе Ирландии, а заодно и дворянский титул. С той благословенной поры наш род уже не знал нужды и лишений, а несмотря на то, что в нашем семействе многие рождались незаконным образом, места в замке и куска хлеба хватало всем. Мужчины год от года приумножали наше состояние на поле брани, женщины удачно выходили замуж по принуждению, но, не глядя на общее процветание, никто в роду не доживал до преклонных лет. Злой рок и дворцовые интриги постоянно преследовали нас. Так и мой батюшка, сэр Арчибальд, мир праху его, успел до времени сложить голову в битве с сарацинами где-то под Сиракузами, едва я сделал свой первый шаг по земле предков. Матушка же моя, урождённая маркиза Помелла де ля Помпадура, с оказией узнав через пару лет о постигшем её горе, моментально овдовела без видов на содержание и, беспрерывно стеная, вынуждена была ещё раз создать семейный очаг вдали от родины в прусской глубинке среди немецких землячеств. Доставшийся мне отчим, барон фон Фогельфиш с польским корнем князей Раздавиллов, человеком оказался наиблагороднейшим и без национальных предрассудков. Он пёкся обо мне как мог и потому отдал монахам Армии Спасения для получения у них подобающего образования, едва я начал говорить. С тех пор слово Божие заменило мне все соблазны светской жизни, и уповая на великомученицу святую деву Матильду, я сделался ярым католиком, а впоследствии и отцом Домеником, чем безмерно обрадовал свою сердобольную матушку. Но не долго длилось её беспредельное счастие. Вскорости господь прибрал её во время купания лунной ночью в родовом пруду германского супруга. Я сутками лежал без сознания, узнав о трагедии, и лишь необходимость общения с душеприказчиками по поводу наследства, в виде исторически бесценных бумаг и писем родительницы на родину, вернуло меня к жизни и скрасило скорбь. Продолжительный пост и молитвенные бдения укрепили меня, и тогда, перед рыдающим бароном и алтарём безгрешной Гертруды, я дал обет недержания греховных помыслов и крутого воздержания от мирской суеты. Когда же мне исполнилось шестнадцать, мой возлюбленный опекун и отчим вовсе отдал меня в руки господни, послав подальше. Так я оказался в Индии, где смиренно несу свой крест и насаждаю истинную веру в умах заблудших туземцев среди непроходимых джунглей Аноудхарапура и болот Тринквеламе, трепетно храня тайну своего высокого происхождения от ближних, дабы не вызвать кривотолков в святейших кругах. Однако не успел я до конца забыться в молитвах от невзгод своей родословной, как судьба вновь опечалила меня. Проповедуя в подземельях Эллора среди диких племён Тота-Веды, я получил тягостное известие, доставленное странствующим миссионером ордена святого Апполинария Берберийского. Мой достославный отчим, барон и землевладелец, приказал долго жить под копытами любимого мерина во время охоты в своих наследных угодьях, оставив мне надежду на состояние, которое я хотел бы потратить на новый подрясник и процветание ордена. Поэтому я и поспешил в Пондишери с надеждой добраться до Европы без гроша в кармане. О, заступница Жанетта и всеблагой Фердинанд, как беззащитны мы под ударами судьбы!

С этими словами бывший граф, не имея сил сдерживать слезу, упал лицом мне в ноги и забился в рыданиях, как просчитавшаяся в безопасных сроках девица. Мадам Амфу тоже плакала, утираясь кружевами нижнего белья, и только мы с Жаном, приняв по бокалу за упокой, хранили присутствие духа и желание выпить ещё, что незамедлительно и сделали, пока вдовушка успокаивала себя и богослова.