Дмитрий Соколов-Митрич - Мы здесь, чтобы победить: семь историй о лидерстве в бизнесе и спорте

Одна из схем обогащения выглядела так. В гостиницу «Белград» югославы привозили товар, который можно было закупать и официально развозить по комиссионкам. Главное – соблюдать установленные лимиты: на один паспорт магазин принимал не больше десятка вещей одного артикула. Подряжаешь на это друзей, знакомых – и вперед. Самый ходовой товар – гавайские рубашки, вареные джинсы и электронные часы (мы их называли «семечками»). Себестоимость этих часов у югославов 25–30 рублей. Мы покупали их у старшего бригады по 35–40 рублей. Цена в комиссионном магазине уже 65 рублей. Минус 10 процентов, которую брало себе государство. Итого 25 рублей с каждой «семечки» прилипало.

Но даже фарца учебе не мешала. Школу я закончил с четырьмя четверками. Самое смешное, что одна из них по физкультуре – подвела дисциплина. По профильным предметам я был на хорошем счету, мне прочили мехмат МГУ, но в результате я оказался в МИРЭА, Московском институте радиотехники, электроники и автоматики. В те времена я совершенно не заморачивался насчет выбора вуза. Пришли большие перемены, и уже тогда было понятно, что жить придется в какой-то совсем другой реальности. Главное – получить высшее образование, а какое именно – было уже без разницы, никакого прикладного значения это не имело.

Среди миллионов бессмысленных аббревиатур на планете Земля есть и такая: АМ-2–87. А – это факультет кибернетики, М – отделение медицинской аппаратуры, 2 – номер группы, 87 – год поступления. В группе АМ-2–87 старостой никто быть не хотел. Я был единственным, кто согласился.

Главной должностной обязанностью старосты была необходимость каждый месяц вовремя выбивать для своих студентов стипендию. В те времена это были еще не символические, а вполне реальные деньги: 55 рублей – обыкновенная стипендия, 78 – рублей повышенная. Для сравнения: взрослый библиотекарь со стажем зарабатывал рублей 90, инженер – 140, заслуженная учительская пенсия была 120–130 рублей. Но чтобы получить эти деньги, нужно было отстоять несколько часов в очереди к окошечку, в котором сидела тетушка известной любому советскому человеку породы: «Вас много, а я одна!» И тогда я сделал одногруппникам предложение, от которого они не смогли отказаться.

Я сказал: «Ок, я готов стать старостой. Вы всегда будете получать стипендию вовремя, ни минуты не простояв в очереди. В качестве ответной любезности я прошу лишь перетерпеть первый месяц. То есть я вам один раз задержу выплату денег, зато потом все пять лет вы будете их получать вовремя и без очереди». Фактически я предложил им выдать мне беспроцентный кредит в размере месячного бюджета всей группы. Они согласились, и таким образом мне удалось существенно увеличить объем закупок электронных часов, гавайских рубашек и прочих комиссионных товаров. Спустя много лет я узнал, что точно такая же схема «кредитования» в то время приходила в головы очень многим будущим крупным бизнесменам.

Как я стал предпринимателем? Очень просто.

20 мая 1991 года Верховный Совет СССР принял закон, который кардинальным образом упростил порядок выезда граждан страны за рубеж. Теперь съездить за кордон мог практически любой советский человек. В считаные недели государство получило новую отрасль экономики – челночный бизнес.

В один прекрасный день я тоже запрыгнул в поезд «Москва – Варшава». У меня даже денег на обратный билет с собой не было. Я знал только, что в Польшу надо везти часы «Полет», ложки-вилки, утюги, электроинструменты и вообще – все железное и тяжелое. В Варшаве и Кракове тогда уже вовсю работали рынки-стадионы, где все это моментально продавалось за местную валюту – злотые. Потом на эти злотые нужно было купить доллары, привести их в Москву, умудриться обменять по курсу один к четырем, закупить утюги-дрели – и снова в Варшаву.

Вскоре я нагулял оборот и стал возить товар в оба конца. Из Польши в Москву в моих баулах поехали пуховики, шмотки, жвачки и прочие диковинки капиталистического мира. На первых порах это еще нельзя было назвать бизнесом. К тому времени я женился, у нас с Татьяной родился сын, надо было кормить семью. Но очень скоро стало понятно, что один я уже не справляюсь, пора собирать команду. Так у меня появились компаньоны – друзья детства с Шаболовки.

Тем временем на рынках страны стали появляться первые рэкетиры – ребята в спортивных костюмах и кожанках. Потом они начали заходить в офисы. Первая наша попытка решить проблемы с безопасностью через знакомых оказалась неудачной – один очень нехороший человек навел на нас бандитов-беспредельщиков, пришлось выдержать в своей квартире многодневную осаду. Не помогли даже связи Татьяны, у которой папа был полковником милиции. Государственные органы в тот момент уже не решали ничего, весь хозяйственный арбитраж был в руках криминальных структур.

Выбраться из этой передряги удалось при помощи людей из солнцевской группировки. К тому времени бандиты потихоньку стали делиться на тех, кто умел работать только паяльниками-утюгами, и тех, кто уже научился дружить с головой. Криминалитет второго типа очень быстро смекнул, что банальный рэкет много денег не приносит, с предпринимателями нужно дружить, помогать им развиваться, выстраивать совместные проекты. Что бы сейчас ни говорили про солнцевскую преступную группировку, для своего времени это были, если так можно выразиться, очень передовые бандиты. Умные, вменяемые, бизнесово ориентированные ребята. У них по отношению к нам был чисто предпринимательский подход: вы занимаетесь бизнесом, мы предоставляем безопасность и вместе зарабатываем. Решим любые ваши проблемы по первому требованию.

У нас появились новые направления деятельности: Турция, Арабские Эмираты, Южная Корея. У каждой страны была своя специализация: кроссовки, кожаные куртки, компьютеры, бытовая техника. Мы были в авангарде этого процесса, через три года у нас уже все было отстроено по уму. Мне теперь не надо было мотаться с партией товара за границу: в каждой стране у нас были свои поставщики, они отгружали заранее оплаченный груз, в Москве его встречали наши партнеры и развозили по торговым точкам, которые предоставляла наша крыша. Триста процентов прибыли можно было заработать за пару месяцев.

Сегодня все ругают девяностые, называют их лихими, а по-моему, офигенное время было, драйвовое. Большие возможности, сумасшедшие карьеры, не каждому поколению так везет. Я тогда вполне соответствовал своей эпохе, был из тех, кто мог спросить: «Если такой умный, почему такой бедный?» Но вместе с тем подступало тогда и чувство какого-то беспокойства. Безотказная интуиция подсказывала: долго так продолжаться не может, пора меняться.