Николай Берг - НОЧНАЯ СМЕНА. КРЕПОСТЬ ЖИВЫХ.

- Так. А ты откуда знаешь?

- Ты ушами слушаешь? Я тебе говорил - мой предок там отличился. У нас в роду к предкам относиться принято серьезно. Мы ж - Ильяс ядовито ухмыляется и с нескрываемой издевкой выговаривает - не цыфилисофанные, дикие… Ладно. Сам думаю, что с утра хлопот добавится куда там…

- Я все же не понимаю, что вдруг ты согласился…

- Там стоит брошенная исправная бронетехника. Несколько единиц. Кронштадтские пока не сообразили, армейские - тож туда опасаются сунуться. Руки у них не доходят. А нам - как бы и с руки. И медпомощь оказали, ну и к подметке чтото прилипло… Не отлеплять же… Компрене ву, или нет?

- Ву! Сейчас сумку пополню. С братцем детали обговорю - и форвертс!

- Это по - какейски?

- Вперед. Понемецки.

- Понемецки я только «ахтунги» знаю.

Ильяс подмигивает.

Пока я снова набиваю сумку, никак не могу отделаться от впечатления, оставшегося после разговора с нашим командиром. Вишь, у них в семье помнят парня, который воевал, черт возьми, аж два века назад. Честно говоря - мне завидно. Хотя, вот я своего деда помню.

Он был очень спокойным и работящим человеком - причем руки у него были золотые. Одинаково мог починить часы и сделать легкую и удобную мебель, сделать сруб для дома или починить резную раму для старинного зеркала. Неторопливый, добродушный.

Про войну рассказывать не любил. Свое участие в ней оценивал скромно. Потому я, воспитанный на поганой совковой ГЛАВПУРовской пропаганде, считал, что вообщето, раз солдат не убил пару сотен немцев и не сжег десяток немецких танков - то и говорить не о чем.

Это большая беда - про войну воевавшие рассказывать не любили - берегли нас от тех ужасов, а пропагандисты, как правило, были из «героев Ташкентского фронта» и потому их стараниями сейчас разные выкидыши от истории плетут невиданную чушь - и им верят внуки и правнуки тех, кто победил великолепную германскоевропейскую армию, кто дал нам жить и так напугал наших неприятелей, что полвека мы не воевали - нас боялись.

Еще будучи совсем мелким я сильно удивился, когда мы с дедом мылись в бане. У деда правая ягодица сверху была украшена пятачком тонкой блестящей кожицы, а вот снизу отсутствовал здоровенный кусок - с мой кулак, причем там шрам был страшным и здоровенным. Какимто перекрученным, сине - багровым, в жгутах рубцовой ткани.

Естественно я поинтересовался. Дед, смутившись, объяснил, что это пулевое ранение.

Навылет.

Должен признаться, что както мне это показалось диким. Ведь все ранения у смелых - спереди. А тут сзади. Да еще в попу. Совсем както неловко. Очень нехорошо. Хотя деда жалко, конечно, но както стыдно и нехорошо.

На том дело и закончилось. В разговорах с мальчишками «про войну» я эту тему старательно обтекал. В семье были еще воевавшие, но все както категорически не вписывались в плакатный образ бойцапобедителя.

Часто в гости приходил брат деда - Витька. С одной стороны - он был моряком, участвовал в обороне Одессы, списавшись там с корабля на берег - в морскую пехоту.

Это звучало дико - морская пехота. Сейчас такое представить трудно - потому как американцы со своими маринами - морскими пехотинцами - так всем прожужжали уши, что теперешние дети, небось, скорее пехоте удивятся. А вот в то время, когда я был маленьким - как - то странно это звучало.

Как какойто суррогат пехоты. Моряки же должны на кораблях воевать, а то вдруг - в пехоте. Все равно как спешенный танкист или летчик.

Потом брат деда воевал под Севастополем. Там и попал в плен. Ну, как так в плен?

А героически подорвать себя гранатой? С десятками немцев? И хотя дед уважительно отзывался о том, как воевал его брат, к самому брату он относился не очень хорошо.

Я это понимал так - брат женился на некрасивой бесцеремонной толстой бабе с трубным голосом, много пьет и с дедом часто спорит. Отсюда и прохладность в отношениях.

Сильно потом уже узнал, что брат после немецкого плена и, хватанув еще конца войны после освобождения, все время был уверен, что скоро будет новая война и потому глупо заводить детей, а надо жить в свое удовольствие. Красивый умный парень стремительно спился. И красивые женщины, идя чередой, както незаметно превратились в страшноватых баб, последней из которых хватило ума держать мужа (таки убедила расписаться) постоянно датым. Меня еще удивляло, что она отмеривает ему из бутылочки, которая всегда была у нее в сумке, дозы портвешка - по чутьчуть, но довольно часто.

Деду не нравилось, когда Витька начинал над ним посмеиваться - ишь выводок родил, а вот сейчас война будет - и все. Яде хоть пожил! Не нравилось, что пьет. Не нравилась его беспардонная жена…

А потом мне попалась книжка Ремарка «На западном фронте без перемен». Этого писателя я уважал - и потому отношение его героя к ранениям в задницу, как к совершенно одинаковым с другими - меня удивили и заставили подумать. То, что и смелый может получить рану в спину, а тем более в задницу - это я тоже понял.

Опять же и бабушка както невзначай вспомнила, когда я пришел из школы с разбитым носом, что вот дедто в драке был крут и обидеть его было непросто и что она - будучи завидной невестой с выбором - выбрала его после того, как он на деревенских посиделках отлупил деревянной лавкой целую кодлу пришедших озорничать парней из соседской деревни.

То, что мне удалось в свое время выспросить у скупо рассказывавшего деда, запомнилось. Получилось отрывочно и не очень точно - дедто мне называл и деревни и части и фамилии генералов и другого начальства, фамилии товарищей - он все это отлично помнил. Забывал то, что было час назад - а то, что было тогда - помнил точно - и не путался.

В финскую войну дед служил в зенитнопулеметной роте. Это счетверенные станковые пулеметы «Максим» на тяжеленной тумбе, установленные в кузовах грузовиков.

Работы было много, боев мало. У финнов было негусто самолетов, летали они редко.

Финская армия дралась за свою землю свирепо и потери в нашей пехоте, штурмовавшей линию Маннергейма, были серьезны. Деду запомнились наши горелые танки - особенно многобашенные монстры. Дырочка в броне маленькая, а танк сгорел, люки закрыты и горелым мясом пахнет вместе с горелой резиной. Или - если не горелый - под танком и на броне кровь студнем…

Выбили финнов из деревни. Танки по улицам ездят спокойно, а пехотинцев тут же расстреливают непойми откуда. Прибыло начальство. Распорядилось. Пришли огнеметные танки - маленькие со стволом, на конце которого горел шмат пакли - от этого огня вспыхивала струя горючей жидкости. Сожгли дома. Оказалось, что стрельба велась из подвалов, переоборудованных в доты. Саперы эти подвалы подорвали практически без потерь - вместе с их гарнизонами. Ходили слухи, что у финнов воюют и женщины.