Николай Берг - НОЧНАЯ СМЕНА. КРЕПОСТЬ ЖИВЫХ.

- Продолжим? - осведомляется Бурш.

- Ну, так ведь я все уже изложил вроде.

- Это да. Но еще с горем бороться помогает интенсивная трудовая деятельность. Так чтобы думать приходилось о другом. Знакомо?

- Ну знаете, мне пока вот так терять близких не доводилось… Так, теоретически - да, сам советовал - признаюсь я.

- Тогда приводите себя в порядок, умойтесь, побрейтесь - и через двадцать минут прибудет очередная партия проверенных с Завода. Дополнительные руки нам очень пригодятся. Кофе, надо полагать, пить не будете?

- К черту кофе! Погодите, мне ж переодеться не во что…

- Это решаемо. Главное, что оружие есть. Это уже полдела. Сейчас чтонибудь добудем.

Через двадцать минут я и впрямь уже вполне прилично выгляжу и вместе с Буршем стою у больнички, ждем транспорт с больными и ранеными. Неожиданно вылезает солнце - рахитичное такое, питерское, но даже и греет. Тут же начинает капать с крыши.

- Не хотите завести себе щенка? - неожиданно спрашивает щурящийся от солнца Бурш.

- Нет, не думал както. А зачем? - растерянно отвечаю я.

- По нынешним временам полезно - никто не подберется незаметно. У меня как раз есть возможность вам подарок такой сделать. Немецкая овчарка ощенилась, детеныши замечательные. Заодно помогли бы мне общество организовать, а то у нас публика трудно организуется, это на западе они привыкли чуть что, тут же создавать клубыкомитеты, у нас народ сырой в этом плане. Не слепляется.

- Погодите, а что за общество?

- Кинологическое разумеется. Для обучения и дрессуры тягловых собак. Ездовых.

Я определенно теряюсь. Недоуменно смотрю на коллегу - нет, точно не шутит.

- Ничего не понимаю. Это ж на Крайнем севере только. Джек Лондон, Аляска…

- Ничего подобного. В Европе до Первой Мировой войны собаки вполне во многих местах лошадей замещали, особенно там, где лавочка маленькая и лошадь держать накладно, а товар надо разводить ежедневно. Мясники, молочники, зеленщики. Возили тележки - тот же ротвейлер - это тягловый пес. Для того и вывели. Пес мясника…

- Вы что, серьезно?

- Абсолютно. Да кстати во время 2 мировой - точно так же пользовали. И связные собаки и ездовые - что мы, что немцы. Скажете, не видели санитарных собак? С волокушами и тележками?

- Видел, но както не заострил внимание. А ведь действительно! Точно - были. Некоторые вообще ухитрялись сами работать - раненых отыскивали, ждали пока заберется в волокушу и тащили к месту сбора. Прямо сенбернары.

- Вот я о том же. Так что подумайте. Немцы - настоящие собаки, не пожалеете. Дрессировать, конечно, придется, зато потом не нарадуетесь. С дрессировкой помогу.

- А без дрессировки - никак?

- Никак - твердо говорит Бурш. Думает минутку и продолжает: «Собака хороший зверь. Но все же - зверь. Это надо учитывать. Человека же тоже надо дрессировать - и то не факт, что после этого он человеком станет, а не продолжит быть хищной обезьяной».

Не успеваю ему ответить, как прибывает обещанный транспорт с ранеными и больными. Лежачих, к счастью, ни одного, все худобедно, но ковыляют самостоятельно.

Первый же раненый хорошо знаком - это толстякповар, так удививший меня рассуждениями об Англии в самый гнусный момент первой ночи после взятия Завода. У него наспех замотаны кисти рук, куртка накинута на плечи.

Ошпарился, оказывается, супом. Замечательно, что супы на Заводе постные. Значит, ожог кипятком, без жира, а это гораздо лучше и в лечении, и в прогнозе.

Эх, порадовался бы Николаич, хотел ведь чтоб толстяка сюда перетянули, виды какието имел. Подика узнай, что за комбинацию задумывал. Эх…

Не успеваю перемолвиться с толстяком парой слов, как мое внимание отвлекает сценка рядом - проходящая мимо нас молодая мамаша тянет за руку симпатичного дитенка лет трех. Дитенок чемто заинтересовавшись, таращится на нас, начинает задерживаться, мама дергает его резко за ручку, детеныш пускается в рев, мамаша волочет его дальше, ругая на все корки, как у нас принято - и дураком, и недотепой, и всяко разно - мамашки обычно не стесняются.

Я срываюсь. Не, обычното я смирный, но тут чтото все вместе накатило и я напускаюсь на мамашку едва ли не гуще, чем она на своего детеныша. Успеваю проинформировать ее, что она дура еловая и таким рывком вполне выдерет у дитенка руку из плечевого сустава, что бывает очень часто, что дитенка ругать нельзя и так далее…

Лаемся минуты две, потом безобразную сцену пресекает Бурш, вмешиваясь с грацией бронетранспортера и разводя враждующие стороны. Мамаша утаскивает ревущего вовсю дитенка, обещая мне всякие кары - и обязательно пожаловаться на меня всем подряд, и моему начальству особенно…

От этого я както сдуваюсь. Лежит мое начальство на каталке…

Бурш вздыхает, выдает совсем неожиданное:

- Святого пастыря, сущностями безмысленными бурчаща, смело сливной трубе уподоблю. Идемте лучше работать.

Работы оказывается не так, чтоб много. Кисти толстый повар и впрямь нехило ошпарил, пришлось повозиться. Теперь мы сидим втроем в комнатушке, которую Бурш приспособил для своих изуверских иголочнотерапевтических упражнений. Спит он тоже тут. Ну, неплохо вообщето устроился, и до работы совсем близко, и безопасно сравнительно - да и отдельная комната, как ни крути. Даже и уютно, насколько может быть уютно в жилом кабинете.

- И что вы так завелись? - укоризненно спрашивает Бурш, разворачивая сверток из подарочной бумаги.

Черт его знает, чего… Словно раньше такого не видел.

- Ну, я не знаю. Очень уж не хотелось еще и вывих плеча дитенку вправлять, часто такое бывает - а тут как раз возраст подходящий. Ну и чего она его так ругает, дура, ей же потом бумерангом. Нельзя так детей ругать.

- Выто не меньше ее старались. Женщин вроде тоже ругать не с руки - улыбается повар.

- Ну, я вообщето читал, что у детей очень сильно срабатывает психосоматическое при такой ругани. Американцы до войны вон поставили такой инцидент - половину сиротского дома заиками сделали только тем, что каждый день им говорили - они дураки и заики.

- Да? Было такое? - рассеянно спрашивает Бурш, доставая из свертка бутылку коньяка и свертывая пробку.

- Эксперимент с участием 22 детей в 1939 году поставил профессор Уэнделл Джонсон из университета Айовы и его аспирантка Мэри Тюдор. Детей поделили на контрольную и экспериментальную группы. Контрольной группе говорили только похвалы, особенно радовались тому, как дети чисто и правильно говорят. Экспериментальную группу, наоборот, постоянно попрекали мельчайшими ошибками, и все время называли заиками. В результате у детей, которые никогда не испытывали проблем с речью, но на беду оказались в экспериментальной группе, развились все симптомы заикания, которые сохранялись и дальше, у многих на всю жизнь. Нечто подобное позже проводили немцы в концлагерях, с такими же результатами. Вы этот эксперимент имели в виду?