Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т.23. Из сборника «Новые сказки Нинон». Рассказы и очерки разных лет. Наследники Рабурдена

И на смену героической любви XVII века, чувственной любви XVIII пришла любовь расчетливая, как биржевая сделка.

Недавно я слышал сетования одного промышленника. Он жаловался на то, что еще не изобретена машина для производства детей. Делают же молотилки или ткацкие станки для замены человеческих мускулов механизмами в любом трудовом процессе. Великие страстотерпцы нашего века — те, кто отдает каждую свою минуту современным делам, — сберегут много времени и будут энергичней, мужественней сражаться в битве жизни с того дня, когда за них начнет любить машина. С той поры, как грозный взрыв Революции потряс Францию, мужчинам все еще некогда думать о женщинах. При Наполеоне Первом любовникам мешали узнать друг друга пушки. Во время Реставрации и Июльской монархии обществом овладела бешеная страсть к наживе. Наконец, царствование Наполеона Третьего еще сильнее разожгло алчность к деньгам и даже не принесло с собой какого-нибудь оригинального порока или нового вида разврата. Сыграло свою роль и развитие науки — пар, электричество, все открытия последних пятидесяти лет. Взгляните на современного человека, занятого разнообразными делами, живущего вне дома, поглощенного необходимостью сберечь и приумножить свое состояние; ум его захвачен бесконечно сменяющимися задачами, чувства усыплены усталостью от каждодневных битв; он и сам превратился в винтик гигантской социальной машины, машины на полном ходу. Он держит любовниц, как держат лошадей, — для тренировки. Если он женится, то лишь потому, что брак стал такой же деловой операцией, как всякая другая, и если у него есть дети, то лишь потому, что этого хочет жена.

И еще одно обстоятельство наложило свою печать на унылые нынешние браки — мне хотелось бы подчеркнуть его, прежде чем перейти к примерам. Это — глубокая пропасть, которую современное воспитание и образование создают с самого детства между мальчиками и девочками. Вот малыши Мари и Пьер. До шести-семи лет им разрешают играть вместе. Их матери — приятельницы, и дети между собою на «ты», они по-братски награждают друг друга шлепками и в обнимку катаются по полу, нисколько этого не стыдясь. Но к семи годам общество их разлучает и завладевает ими. Пьер отдан в коллеж, где учителя изо всех сил стараются засорить ему мозги выжимками из всевозможных человеческих знаний; затем он поступает в специальную школу, выбирает профессию, становится мужчиной. Предоставленный самому себе, встречая на своем пути во время долгого искуса добро и зло, он сталкивается со всякими мерзостями, испытывает страдания и радости, на опыте знакомится с вещами и людьми. Мари же проводит все это время в четырех стенах, в квартире своей матери; ее обучают тому, что положено знать благовоспитанной девушке, — старательно подчищенной литературе и истории, географии, катехизису; она умеет, кроме того, играть на фортепиано, танцевать, рисовать в два цвета пейзажи. Мари не знает жизни; она ее видела только из окна, да и то окно задергивалось занавеской, если мимо по улице проходила слишком шумная жизнь. Никогда Мари не осмеливалась выйти из дому одна. Ее заботливо лелеяли, как некое оранжерейное растение, пряча от воздуха и света, выращивая в искусственной среде, вдали от людей. А теперь вообразите, что Пьер и Мари через десять — двенадцать лет встречаются. Они стали чужими, они чувствуют себя неловко. Они уже не говорят друг другу «ты», не зовут друг друга в уголок, чтобы посмеяться. Мари краснеет, ее тревожит то неведомое, что принес с собой Пьер. А Пьер чувствует, что их разделяет поток жизни, что между ними стоят жестокие истины, о которых он не смеет говорить вслух. Что они могут сказать друг другу? Они говорят на разных языках, между ними нет ничего общего. Остается вести пошлый разговор, держаться настороже, чувствуя себя почти врагами, остается лгать друг другу.

Я не стану, конечно, утверждать, что надо предоставить нашим мальчикам и девочкам расти вместе, как растут в огороде сорные травы. Вопрос о воспитании полов слишком серьезен, чтобы его мог решить сторонний наблюдатель! Я говорю то, что есть: наши мальчики знают все, наши девочки не знают ничего. Один из моих друзей часто рассказывал мне, какое странное ощущение испытал он в молодости, когда мало-помалу начал чувствовать, что сестры становятся ему чужими. Возвращаясь из коллежа, он обнаруживал, что пропасть между ними с каждым годом углубляется, что их взаимная холодность усиливается. Наконец, наступил день, когда он не знал, что сказать сестрам. И когда он от всей души поцеловал их, ему осталось только одно — взять шляпу и уйти. Что же говорить о таком важном деле, как брак? Здесь два мира неизбежно столкнутся, и этот толчок может навсегда сломить женщину или мужчину. Пьер женится на Мари, но он лишен возможности узнать ее и раскрыть ей себя, ибо изучать друг друга не дозволено. Семья молодой девушки рада пристроить дочь. Родители вручают ее жениху, прося его принять к сведению, что сдают ее в хорошем состоянии, нетронутою, такою, какой должна быть невеста. Теперь о ней будет заботиться муж. И вот Мари внезапно брошена в бездну любви, в бездну жизни и так долго охранявшихся тайн. Вот-вот раскроется неведомое. Женщины, и притом лучшие, иногда испытывают в эти минуты потрясение, надолго оставляющее след. Но хуже всего то, что противоречие между воспитанием мужа и жены продолжает оказывать свое действие. Если муж не переделает жену по своему образу и подобию, она останется навсегда чужой для него, сохранит свои особые верования, склонности, непоправимо узкий кругозор. Какая странная система — сначала разделить человечество на два лагеря, поставить мужчин по одну сторону и женщин по другую, а затем, вооружив оба лагеря друг против друга, соединить их, говоря: «Живите в мире!»

Словом, мужчине в наше время некогда любить, и он женится, не зная своей жены, не узнанный ею. Это отличительные черты современного брака. Не буду осложнять этого общего положения, углубляясь в подробности, и перехожу к наглядным примерам.

Графу Максиму де Ла Рош-Маблон тридцать два года. Он принадлежит к одному из самых старинных семейств в Анжу. Его отец был сенатором при Империи, хотя вовсе, по его словам, не отрекся от своих легитимистских взглядов. Между прочим, во время эмиграции Ла Рош-Маблоны не лишились ни одной пяди принадлежавшей им земли, и их все еще причисляют к крупнейшим помещикам Франции. Максим с большим блеском прожил молодость, он был папским зуавом, затем вернулся в Париж, где всласть покутил; он играл в карты, менял любовниц, дрался на дуэлях, и все же ему не удалось стать заметной фигурой. Это высокий белокурый молодой человек, очаровательный кавалер, человек среднего ума, без сильных страстей; теперь он мечтает стать дипломатом и остепениться.