Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т.23. Из сборника «Новые сказки Нинон». Рассказы и очерки разных лет. Наследники Рабурдена

В первое же воскресенье Эстелла решила пойти в церковь. В Париже она этого не делала. Но в деревне обедня была своего рода развлечением, предлогом людей посмотреть и себя показать. В церкви она увидела Гектора с огромным молитвенником в потрепанном переплете. Оторвав взгляд от книги, он смотрел на Эстеллу, лицо его оставалось серьезным, но в глазах сияла улыбка. На паперти он предложил ей руку, и они прошли по маленькому кладбищу, окружающему церковь. А во второй половине дня, когда кончилась вечерня, Эстеллу ждало еще одно развлечение: крестный ход к распятию в конце деревни. Впереди шел крестьянин, он нес затканную золотом шелковую фиолетовую хоругвь на красном древке. Затем двумя длинными вереницами тянулись женщины. В центре, распевая во весь голос, шли священнослужители, кюре, викарий и наставник из соседнего замка. И, наконец, за белой хоругвью, которую держала в загорелых руках рослая девица, плелась, громко топая деревянными башмаками, толпа прихожан, похожая на разбредшееся стадо. Когда крестный ход шел мимо гавани, хоругви и белые чепцы женщин выделялись на фоне ослепительно-голубого моря; и это неторопливое шествие с изумительной четкостью вырисовывалось на солнце.

Кладбище растрогало Эстеллу. Вообще она не любила ничего навевающего печаль. В день приезда она содрогнулась при виде могил под своим окном. Церковь находилась близ гавани и была окружена могильными крестами, протянувшими свои руки к водным и небесным просторам; а по ночам в непогоду ветер с открытого моря завывал в лесу почерневших крестов. Но этот уголок недолго вызывал у Эстеллы грусть, — маленькое кладбище было таким уютным и милым. Казалось, мертвые улыбаются там в близком соседстве с живыми. Кладбище, обнесенное низкой стеной, высотой по грудь, раскинулось в центре Пирьяка, на самой дороге, и поэтому люди без всякого стеснения перелезали через стену и шли по дорожкам, терявшимся в высокой траве. Дети играли на кладбище, весело прыгали через гранитные надгробия. Кошки, свернувшиеся клубком под кустами, внезапно выскакивали и принимались гоняться друг за дружкой. Часто там раздавалось любовное мяуканье и мелькали силуэты взъерошенных котов, помахивающих длинными хвостами. Кладбище было прелестным уголком, оно все заросло буйной травой, гигантским укропом с широкими желтыми зонтиками, который отличался таким резким запахом, что после жарких дней, когда ветром тянуло с могил, весь Пирьяк благоухал укропом. А ночью от кладбища веяло покоем, как от мирно спящей деревни; его можно было принять за тихую, уютную поляну. Во мраке терялись кресты, запоздавшие прохожие присаживались на гранитные скамьи у стены, а море перед ними катило свои волны, и ветерок приносил соленью брызги.

Однажды вечером, когда Эстелла возвращалась домой в сопровождении Гектора, ей захотелось пройти по этому пустынному полю. Г-н Шабр нашел ее затею романтичной и в знак протеста свернул на набережную. Дорожка была настолько узкой, что Эстелле пришлось оставить руку молодого человека. Ее юбка шуршала, задевая высокую траву. Укроп издавал одуряющий запах, и разомлевшие от любви кошки не спасались бегством при звуке шагов. Когда молодые люди вступили в тень, отбрасываемую церковью, Эстелла почувствовала у себя на талии руку Гектора и вскрикнула от испуга.

— Что за нелепость! — сказала она, когда они миновали церковь. — Мне почудилось, что меня уносит привидение.

Засмеявшись, Гектор попытался найти объяснение:

— Это ветка или зонтик укропа хлестнули вас по юбке.

Они остановились, разглядывая кресты на могилах; и затем, взволнованные, растроганные глубоким покоем смерти, пошли дальше, не обменявшись больше ни словом.

— Ты испугалась. Я слышал, как ты вскрикнула, — сказал г-н Шабр. — И поделом тебе!

Ради развлечения во время прилива они ходили смотреть, как пристают лодки с сардинами. Когда какой-нибудь парус направлялся к гавани, Гектор указывал на него супругам. После шестой лодки г-н Шабр заявил, что ему надоело это однообразное зрелище. Эстелла, напротив, не чувствовала скуки и с каждым разом находила все больше удовольствия в прогулках к морю. Иногда приходилось спешить. И тогда Эстелла быстро бежала по молу, перескакивая через трещины между большими, разошедшимися каменными плитами, подхватив, чтобы не упасть, рукой юбку, которая раздувалась от ветра. Она едва переводила дух и, прижав руки к груди, запрокинув голову, спешила отдышаться. Гектор находил, что она очаровательна, растрепавшаяся, по-мальчишески смелая и задорная. Между тем лодка причаливала, рыбаки выгружали корзины с сардинами, которые на солнце серебрились и переливались голубыми и розовыми искрами, как сапфиры или бледные рубины. Тогда молодой человек принимался объяснять, всегда одно и то же: в каждой корзине тысяча сардин; тысяча сардин каждое утро расценивается в зависимости от улова; выплатив треть вырученных денег владельцу лодки, рыбаки делят между собой остальные. Тут же происходил засол пойманной рыбы в ящиках с отверстиями, провернутыми для того, чтобы вытекал рассол. Но постепенно Эстелла и ее спутник потеряли интерес к сардинам. Они все еще ходили смотреть на них, но не видели их. На мол они бежали стремглав, а обратно шли медленно, молча созерцая море.

— Ну как, хороши сардины? — спрашивал их неизменно г-н Шабр, когда они возвращались.

— Да, очень хороши, — отвечали они.

И, наконец, в воскресные вечера в Пирьяке устраивались народные гулянья. Парни и девушки, взявшись за руки, часами кружились в хороводе, повторяя один и тот же куплет в одном и том же однообразном ритме. В сумерки их грубые хрипловатые голоса постепенно приобретали своеобразную прелесть. Эстелла сидела на пляже, у ног ее лежал Гектор, и слушала, погрузившись в мечты. Волны вздымались, с ласковым рокотом разбивались о песчаный берег. Это звучало как голос страсти; потом этот голос вдруг стихал, замирая, когда с жалобным стенанием море отступало, словно укрощенное любовью. Молодая женщина мечтала, чтобы ее так же страстно любил великан, которого она превратит в послушного мальчика.

— Милочка, ты, должно быть, скучаешь в Пирьяке? — спрашивал иногда жену г-н Шабр.

Но она тут же отвечала:

— Нет, мой друг, уверяю тебя.

Она находила развлечения в этой глухой деревне. Гуси, свиньи, сардины казались чем-то исключительно важным. Маленькое кладбище радовало глаз. Сонная жизнь в уединении, нарушаемом лишь нантским бакалейщиком и глухим нотариусом из Геранды, представлялась ей более бурной, чем шумное времяпрепровождение на модных курортах. Через две недели смертельно скучавший г-н Шабр захотел вернуться в Париж. Ракушки должны подействовать, говорил он. Но она запротестовала: