Валерий Хаит - Одесский юмор. XXI век

Туда, кроме родичей, приехал и выкуренный пожаром ученик-китаец. Пока Сантана гоняла огонь из одного конца города в другой, моя жена и этот парень стали играть Шопена в четыре руки. И наш дом, плывущий по волнам сизого дыма, превратился в странный гибрид «Титаника» с «Варягом».

Музыка требовала ответных акций. Я вспомнил, как во время предыдущего большого пожара русская парикмахерша Вероника, дом которой уже дымился, залезла на крышу с двумя шлангами. Одним она поливала дом, другим – помощников шерифа, которые пытались насильно эвакуировать ее. В конце концов и стихии, и шерифской рати пришлось отступить. А уже через пару часов Вероника делала укладку первой, еще чумазой, клиентке. Пожар пожаром, а дело – делом.

Я схватил шланг и стал неистово поливать водой дом. С таким трудом купленный после пяти переездов и бешеных долгов. Поливал террасу, увитую старым виноградом – совсем как на Двенадцатой Станции Большого Фонтана. Тоненькие деревца, которые мы, гордые своим (наконец-то!) домовладельчеством, торопливо воткнули в сухую почву, на шесть пятых состоящую из щебня и битых черепков. Вскоре юная красотка джакаранда пылко зацвела чудными сиреневыми цветами, а потом решила, что с нее хватит. Зато инжир наконец-то разродился двумя плодами, да и коренастый трудяга-лимон тоже честно выполнял свой кислый долг. Только гранатовое деревце, которое я уж так удобрял, так поливал самой лучшей, самой мокрой водой…

Кстати, от обилия влаги под ногами уже хлюпало. Вроде бы даже рыба забила хвостом? Или это у меня от жары мозги плавятся? Эх, уцелеть бы, вырыть во дворе пруд, напустить туда мальков… Или сразу камбалу. Утром бросил в воду, вечером выудил, утром снова бросил… Американцы, кстати, так и ловят: если рыба меньше, чем положено, – бултых ее назад в океан! А что ж ей там «бедной» делать, надышавшись воздуха?

Телефон! Объявился племянник. Пока его родители, еле живые от усталости и Шопена, гадали, где же их сынок, он, не сказав им ни слова, вместе с друзьями прошмыгнул сквозь полицейские кордоны. Они погасили огонь, который подбирался к их дому, проехались по соседям. Пожарных не хватало – загорелись сразу десятки домов. В одном из них друзья встретили полицейского. Он сперва принял их за мародеров, но потом все понял и присоединился к этой импровизированной пожарной команде. Ребята работали до самого утра. А потом огонь здесь погас, им это надоело, и они поехали на океан: серфинг! В девятнадцать лет и море огня по колено.

… Соседи напротив тоже стали поливать свою крышу. Симпатичная пара, он американец, она филиппинка. С этими соседями мы часто пересекаемся на углу под вечер. Они бодро бегут в гору, а я, наскоро упаковав в себя ужин, делаю вялый марш-бросок к почтовому ящику. Конечно, их медленная трусца – это почти то же, что моя быстрая ходьба. Правда, последние недели две… или два месяца?… Ну все как-то не получалось ходить… Но как только пожар кончится…

Опять звонят. Как много у нас оказалось друзей по всему миру! Как здорово, что наконец-то выдалось время поговорить по душам. Да, горит. Нет, не сгорели. Да, застраховано. Нет, это Ринна играет. Говорят, «Полет шмеля» очень помогает при пожаре. Нет, это я так шучу. Я всегда шучу, а теперь – особенно. Приезжайте, конечно. У нас всегда тепло. Особенно сейчас. Да, все упаковали. Спасибо. К черту. Уф…

Как мало вещей нужно для жизни: старые фото, картины, еще хранящие на обороте сизый казенный штамп «К вывозу разрешается». Компьютер. Книги – самые-самые. Носков – масса. Зачем? A, в носках упакованы рюмки… Шубу, привезенную из Москвы, вскормившую уже не одно поколение моли, ни разу не надеванную – к черту! Черновики – на фиг! Не будет у тебя дома-музея, слышишь? Может, никакого дома не будет!

… Просыпаюсь в горячем поту. Всюду дым и пепел. Горим?! Даже фрукт на ветке обуглился… Стоп, это же гранат! Большущий, темно-красный. Дозрел!

– А ты боялся, – кивает гранат.

От радости я решаю наверстать сразу все упущенное в жизни. Начнем со здоровья. Выскакиваю на улицу. Навстречу трусцой бежит соседская пара. Рты их прикрыты масками, чтобы не наглотаться дыма. Они машут мне на бегу. «Буэнос утрос!» – радостно ору я им сквозь пепел. Сверху кто-то басит голосом Шварценеггера: «Здоровеньки булы, сэр!» Жизнь опять прекрасна.

Потом, когда вдруг открылось, что у Терминатора есть внебрачный сын от домработницы, Терминаторша тут же ушла от мужа. А мировая пресса размазывала его по стенкам. Мне стало даже жалко Арнольда. Семья – да, оно конечно. Но не прилети он тогда в Сан-Диего, не нагони страха на местное начальство и восхищения – на население, может, пожар длился бы и по сю пору. Тьфу-тьфу – постучу по дереву. Наш старый домишко содрогается всем телом и испуганно жмурит жалюзи. Мудрые козы опять хрустят травой на огнеопасных склонах. В магазинах снова тают аварийные наборы на случай очередной катастрофы. Еще раз тьфу-тьфу! Кстати, надо бы пополнить наш НЗ: на нервной почве я уже съел из прежнего весь шоколад.

…Заливаю последний тлевший кустик, облегченно вздыхаю.

И тут же вздыхаю озабоченно. Господи, какой же теперь нам придет счет за воду!

В аэропорту

– Да, у меня перевес. Причем пустячный – каких-то восемь килограммов. Что? Двадцать пять долларов за килограмм? Да вы с ума сошли! Я уверен, что самолет будет полупустым – когда я к вам летел, в салоне было меньше половины пассажиров. Как «не имеет значения»? И что, если я буду в салоне один с перевесом в восемь килограммов, вы с меня все равно двести долларов сдерете? Такие правила? Грабеж это, а не правила. Никакой логики! Вот вам простой пример. На рейс приходят двое: мужчина весом в сто килограммов с чемоданом, весящим десять, и девушка весом в сорок пять килограммов с чемоданом весом в двадцать пять. По вашей логике, вы должны взять с нее за перевес, хотя перевес на самом деле у мужчины. Вы говорите, что взвешивать пассажиров некорректно? Это унижает права человека? Дискриминация по весовому признаку? Да что вы! Ну ладно, меня взвешивать не надо, я сам уже взвесился. Когда я вылетал к вам, весил восемьдесят килограммов. А сейчас – позвольте-ка все же встать на весы – вот видите, семьдесят. Так что это вы мне за два килограмма доплатить должны!..

Трудно быть…

Трудно быть целью – ее все время преследуют.

Трудно быть рекордом – его все время бьют.

Трудно быть ориентацией – ее все время меняют.

Трудно быть достоинством – его все время унижают.

Трудно быть честью – ее то отдают, то теряют.

Трудно быть чувством – его все время испытывают.

Трудно быть надеждой – ей не дают умереть.

Трудно быть Богом… Так сказали Стругацкие.