Ника Ветрова - Университет вредной магии. Пособие по выживанию

И стало тихо. Так тихо, что когда в небе громыхнул гром, я все рулады раскатов расслышала. Вот здорово!

– Хорошо, – отчаянно сдерживаясь, выдохнул декан чертового факультета. – Варианты?

– А ты уговори ее, может, подпишет? – робко предложила фея.

– Да разбежалась! – заявила я, и метла со мной полностью была согласна. – Там помесь хлева со свинарником, самогонный аппарат и вонь прямоходящая!

– Какая вонь? – переспросил черт.

– Прямоходящая!

В небе опять громыхнуло, потом сорвались первые крупные капли дождя. На лице декана вновь поселилось зверское выражение, и он прошипел:

– Дождь! Потрясающе! А завтра у меня половина студентов с воспалением легких будет!

И мне вдруг как-то жалко так чертей стало. Очень-очень жалко, хотя я вообще чертей не люблю и все такое… И… и метла со мной тоже была солидарна, я и сказала:

– А давайте сюды вашу бумаженцию.

Владлен Азаэрович сначала явно ушам не поверил, потом схватил какую-то папку, метнулся ко мне, сел рядом, достал стандартный лист-разрешение на заселение, разместил на папке и ручку достал.

Дождь между тем усиливался, а я почему-то спросила:

– А где хвост, покажете?

– Что? – прошипел он.

– Хвост, – говорю. – Вы не дали штаны снять, а там хвост, я просто-таки спать не смогу, если не узнаю, где он. – И, придвинувшись ближе к декану, я жарко прошептала: – Покажите, а?

Владлен Азаэрович закрыл глаза, секунд на пять, ме-е-е-е-едленн-но выдохнул, посмотрел на меня, улыбнулся и ласково сказал:

– Конечно, Стасенька, обязательно покажу. Я тебе все покажу, гораздо больше, чем ты способна увидеть. А сейчас будь хорошей ведьмочкой, подпиши листочек.

– Уау, – восторженно выдала я.

И подписала. Ага. Так и написала: «Санкционирую заселение в чертовое общежитие на денек».

– Какого… – прошипел кто-то над ухом.

– Не мешайте, расписываюсь, – заявила я, ставя размашистую подпись.

И вот все время, пока я расписывалась, этот зубами скрежетал, и скрежетал, и.

– Нате, – я протянула листок Владлену Азаэровичу, – живите и помните о моей доброте.

После чего обняла метлу и. завалилась спать. Прямо там. Просто хотелось очень. И хорошо было, и чувствую себя такой доброй, милосердной и.

И нас с метлой обеих вдруг ка-а-ак понесло куда-то вниз, а потом вверх, и вбок, и на диван. Только не этот, а какой-то другой. Красный, с золочеными ножками и подлокотниками, а еще тама был мужик.

Такой мужик!

Здоровый, широкоплечий, черноглазый, темноволосый, нос у него оказался выдающийся, морда – ух, ну и зверская же, и росту, главное, росту превеликого, а уж тело-то, тело до штанов до самых голое и это… лысое такое. Лысое-прелысое, разве что руки волосатые, а так ну весь лысый.

– Здравствуй, Стасенька, – сквозь зубы и при этом пристально наряд мой разглядывая, произнес этот мужик.

И таким он мне вдруг знакомым показался.

Я отпустила метлу, и та вдруг исчезла. Странно, но не суть. Села, внимательно глядя на мужика, потом подперла кулаком щеку, продолжая сосредоточенно его разглядывать, и честно призналась:

– Слушай, ты какой-то лысый.

Странное дело – он вдруг напрягся и словно бы даже зарычал.

– Нет, серьезно, – рассматривая лысое тело, продолжила я, – у нормальных мужиков волосы на груди и на животе чуть-чуть, а ты весь лысый какой-то.

Странный мужик привлекательной наружности подошел ближе, наклонился и проникновенно спросил:

– В бордель устроилась?

Вопрос удивил. Очень. Огладив юбку, я протянула:

– Это ф-ф-ф-ф-фо-орр-рма, вот!

– Форма, говоришь?

Он присел передо мной на корточки и уставился туда… э-э-э… откуда ноги растут, и потому я эти ноги быстренько свела вместе, чтобы ему жизнь малиной не.

Ох, малина!

И вспомнилось мне вдруг чаепитие с Никодимом, и феечка, что малину нафеячила, и этот, зломордушечка который, санкция, на денек выданная, и дух злой, и черт взбешенный, и зубной скрежет, под который засыпала.

– Ой, – протянула я, – зломордушечка теперь убьет!

Странное дело – самым невероятным образом уже почти родной зубной скрежет раздался вновь. И раздавался он из уст этого обалденного мужика. Такого широкоплечего, шикарного, сильного, темноволосого, черноглазого, и нос такой орлиный, и скулы, и подбородок мужественный, и.

– Возьми меня, – жарко прошептала я, подаваясь к нему, – я девственница.

Скрежет прекратился и раздался какой-то хрип, после чего поднявшийся мужик сипло выдавил:

– Раздевайся.

На меня еще что-то нашло, и я выдала:

– Э-э-э?

А еще где-то там, на задворках сознания звучал чей-то злой голос, перечисляющий: «Сочувствие, Отвага, Глупость, Чрезмерная глупость, Отчаянность, Вожделение, Тупость, Страсть, Исследовательский инстинкт, Мыслитель, Божественность…».

Глаза у мужика сузились, я подалась еще ближе и прошептала:

– Раздеться прямо здесь?

И тут я узрела брюки этого темноглазого, и так узнать захотелось, прямо очень сильно, прямо неудержимо.

– Слушай, лысый, – облизнула губы, – а у тебя хвост есть, а? А то так хочется узнать, прям сил моих нет!

Застывший передо мной мужик медленно присел на корточки, заглядывая мне в глаза, и хрипло спросил:

– Стасенька, что с тобой?

И тут на меня умняк напал и я задумчиво протянула:

– Со мной? А со мной, мужик, благодать божья. И одолевает меня мысль – у всех так или я одна столь божественна. Знаешь, наверное, я бог!

– Угу, богиня, – прошипел мужик. – Слышь, богиня, ты что курила, а?!

И произнес он это сочувственно и переживательно, я тут же пожалела несчастного и тихо спросила:

– Плохо тебе, да?

Мужик закрыл глаза. Посидел так с минуту цельную, опосля распахнул очи свои черные, и тут же в помещении светло-пресветло стало, аки день белый. А этот черноглазый ко мне ближе подался, в глаза заглянул да словно самому себе и сказал:

– Зрачки не расширены, но взгляд рассредоточен. И смена настроения молниеносная. Какая-то новая дурь, да, Станислава?!

И тут у меня появилась рука. Вполне себе даже волосатая местами рука, которая из воздуха прямо появилась, легла на мою грудь и начала ее прощупывать. Я от подобной наглости оторопела, а мужик напротив задохнулся бешенством и прорычал:

– Мразь, конечность оторву!

– Ага, – следя за рукой, которая беспардонно мне за корсаж забралась, сказала я, – и оторвешь, и в ж… пасть засунешь, вот!

Черти на меня определенно плохо влияют.

Тут конечность нашла что ей надо было и сжалась.

И последнее, что я видела, – как в черных глазах потрясающего мужика вспыхивает такой ярко-красный огонь.

А потом стало очень темно, и как-то сразу опять светло, и кто-то знакомым голосом сказал:

– Григорьева, лучше б вы храпели!

И я открыла глаза.

А за окном была ночь. Темная такая, звездная. А тут горели шесть свечей, и я на кровати лежала, и метла рядом, а надо мной склонился черт, и он в руке своей держал мой кулон, который Вреднум подарил.