Глория Му - Игра в Джарт

Кочевник совсем запутался с этими пророчествами и мечтами благовещих зверей, о чем и уведомил Птицу. Обычно-то они жили душа в душу: Птица любила поговорить, а он любил ее слушать, засыпая сладко и крепко под неумолчный, как ручей, ясный, серебряный голос, но теперь было неподходящее время для болтовни. Он немного спешил.

Скоро рассвет.

– Тут дело вот в чем: сильные чувства могут изменить рисунок судьбы, – отводя виновато золотые глаза, пояснила Птица. – Гнев, обида. Но и любовь тоже годится. А тебе так понравилась эта лиса! Вот я и подумала – если бы вам полюбить друг друга как следует и пожениться, мы могли бы немного пожить здесь, у моря, а затем отправиться с этой лисой на далекие острова, в страну восходящего солнца. И тогда судьба не найдет нас. Никакой войны не будет. Будут тихие дни. Лисенята будут играть в винограднике. Будет простая, скучная жизнь. Но я ошиблась и теперь тебя ждет только смерть. Все из-за меня. Оттого, что я пыталась обмануть судьбу…

Кочевник ласково погладил ее по взъерошенным перьям.

Хотел бы он вытереть ей и безудержно бегущие слезы. Но Хан-Гароди плачут огнем и у Птицы из глаз буквально сыпались искры, медленно гасли на сырой, холодной земле.

– Не плачь. Ну, не плачь, – только и смог сказать ей Кочевник.

Лиса, все это время стоявшая неподалеку, слушала их беседу чрезвычайно внимательно, однако не вмешивалась до поры – видно, учтивости ради (даже когда Птица отзывалась о ней без всякой учтивости). Теперь же сказала:

– Не убивайся ты понапрасну, маленькая госпожа. Если следуешь пророчеству, оно наделяет тебя силой и уверенностью, это верно. Но пророчество не отнимет у тебя свободы выбора, если сам ее не отдашь. Каждый выбирает свой собственный путь. Прямой путь или глухие, окольные тропы – это все дороги судьбы. И ты бы должна знать, что случайных встреч на дорогах судьбы не бывает. У судьбы нет причин без причины сводить посторонних.

– А, так ты тоже об этом знаешь, сестрица Лиса? – шмыгнув клювом, с неожиданной едкостью отозвалась Птица.

Лиса чуть заметно пожала плечами.

– Я демон, екай. Не человек. Какое мне дело до судьбы и пророчеств? Я следую только своим желаниям.

– Но ты же благочестивая лиса, – несколько удивленно заметила птица.

– Потому что мне так хочется, – сказала Лиса. – А ты думаешь, желать можно только чего-то дурного? Намерения, грезы, желания и мечты, темные или светлые – все это нити, из которых судьба сплетает узор, – она, вытянув ногу, стала чертить углом деревянной подошвы в пыли линии, приговаривая: – Видишь? Этот человек хочет на мне жениться. Я хочу убить его. Ты хочешь, чтобы не было войны. Любопытно – не правда ли? – что за рисунок получится, когда нити эти пересекутся, запутаются, соединятся, – Лиса потянулась, вскинула тонкие белые руки. Уцелевший рукав упал до плеча. Сказала Кочевнику: – Не хотелось бы показаться невежливой, икокудзин-сан, но рассвет уже близко. Пойдем, подеремся? Или так и будем тут стоять бесконечно и разговаривать?

Очень красивая она была.

Краше города Джидды, краше сестрицы Башалай. А может, краше всего, что он только видел на свете.

– Не ходи с ней, – зашептала отчаянно Птица. – Не ходи! Не ходи! Тебе ее не одолеть. Эта лиса тебя погубит. Погубит!

Кочевник посмотрел в глубокое черное небо. Только лиса – зверь или демон – могла учуять рассвет.

Рассвет пахнет росой. Будто только что прошел дождь. Он глубоко, всей душою, вздохнул, но едва смог уловить этот сладкий, рассветный дух.

Умирать не хотелось.

Он никогда не боялся смерти – но и не искал ее. О любви не думал. До судьбы ему и дела не было. Сколько он себя помнил – он просто хотел домой. Вернуться домой, жить спокойно, мирно, как в давние-давние времена, прошлые прекрасные времена, когда не было ни богов, ни героев, а было лишь высокое синее небо и бескрайняя степь.

Но теперь, если он даже вернется домой, без этой лисы степь для него будет пустой и тоскливой.

Чужой.

Странно, как жизнь может измениться в мгновение ока, и его любовь, смерть и судьба словно три вздорных старухи, что передрались, перессорились между собой, беспечно побросав свою пряжу, а все нити у них перепутались.

«Лисенята в винограднике, да? – подумал с усмешкой Кочевник. – Это хорошо. А шаман пусть утрется со своими пророчествами».

– Не плачь. Ну, не плачь. Пойдем, – он протянул Птице руку. – Мне надо одолеть эту лису. И забрать ее с собой. Или последовать за ней. Как уж выйдет. А без нее мне так и так не жить. Да не реви ты!

Но Птица снова тихо заплакала.

– Лисы могут принимать любое обличье и проникать куда угодно, – сказала через вздохи и слезы. – Говоря попросту, кем бы ты ни был, лиса всегда может стать тем, кто тебя превзойдет. Аты., ты ведь можешь быть только собой. Потому тебе ее не одолеть. Только мы, ездовые птицы богов и героев, способны противостоять этим демонам. А человека в поединке с лисой спасет только чудо.

– Чудеса случаются, тебе ли не знать, – сказал ей Кочевник.

Но Птицу мало утешили эти слова. Он видел страх в золотых как пламя глазах.

Он не знал, как объяснить, как сказать ей, что бояться не надо. Нельзя.

Что все, к чему только стоит стремиться, за что стоит бороться, лежит по ту сторону страха. Страх – оковы души, ярмо, тяжкий гнет. Страх стирает краски и всю радость жизни.

Если бы он в свое время испугался угроз и побоев, то никогда бы не смог вернуться домой. Не решился бы принять из рук вздорного старца чудесную Птицу, не узнал бы, что такое любовь.

Страх – первый враг, которого любому надо бы одолеть, вот и все.

Но он не знал, как сказать ей. Да что там, столько слов Кочевник и за год бы не произнес, а от мысли, что надо сказать их прямо сейчас и все разом, даже взмок.

Резко рванув ворот дэгэла, чтобы перевести дух, нащупал у сердца тот обрезанный рукав – и сердце взыграло. Обрадовался сильно.

Вот оно! То, что надо.

Он не знал, как сказать ей, но теперь мог ее просто утешить. Обнова – да если еще угодить – успокоит любую девушку лучше тысячи слов! Будь она даже Хан-Гароди, чудесной птицей, рожденная силой огня.

Потянул из-за пазухи лоскут красного шелка, спросил у лисы:

– Можно, я возьму это?

– Ты уже это взял, – насмешливо отвечала лиса.

– Можно, я возьму это… насовсем?

– Ну возьми.

Кочевник кивнул – спасибо, мол – и подошел к Птице, что маялась страхом, тревогой.

Достал из ножен свой серебряный хутага, сложил пополам нежный, переливчатый шелк и прорезал сверху. Бережно натянул на Птицу. Пригладил ей перья.

– Ты вроде хотела попонку? Такая подойдет?

Обрывки красных шелковых нитей трепетали на ветру. Море в лукавом свете зари неустанно катило алые волны к розовым скалам.