Купава Огинская - Василиса Премудрая. Нежная жуть в Кощеевом царстве

А я после такого вообще выживу?

– Люто!

Молча, не вздрогнув, даже когда пальцы коснулись мягкой шерстки, я сняла Мыша с плеча, осторожно опустила его на пол и молча же вернулась в темницу. И даже дверь закрыла. Не на замок, просто закрыла.

– Ты что это? – опешил он.

Вытирая испачканную ржавчиной ладонь об уже и без того изгвазданную рубаху, я призналась:

– Я тут подумала и решила, что не готова еще умирать. Я слишком молода.

– Зачем умирать? – растерялся Мыш. – На кухне домовые только, а они людей любят. А уж тебе-то как рады будут. Ведь, почитай, никто из вашего племени к ним не заглядывал еще с тех времен, как тут Марья Моревна гостила. Но и она не человек… ведьма она.

Про Моревну он говорил зло, с такой горячей ненавистью, что мне и самой не по себе стало.

И я полностью уверилась, что выходить мне не стоит, ведь это я к ней в ученицы стремилась, да судьба иначе рассудила. И завела меня в те края, где к Марье относятся враждебно.

– Домовые мне вреда не причинят, а когда Тугарин узнает, что я сбежала, тогда настигнет и съест. А если на кухне настигнет, то по его приказу домовые меня Змею и приготовят. С травками нужными зажарят да на стол на блюде подадут, – я говорила тихо, но уверенно, ничуть не сомневаясь в правильности своих слов. Потому что, как бы хорошо к людям местные домовые ни относились, ослушаться приказа они были не в состоянии. Уж если Кощей их силу в открытую пользует, стало быть держит их волю в своей руке…

Мыш раздраженно дернул меня за прядь:

– Не поймает тебя Тугарин. Как только ты для меня у домовых сыру выпросишь, я тебя из замка тайной тропой выведу, никто и не узнает.

Сомневалась я недолго. Видать, и правда с косой кое-что важное дома оставила. Разум.

– Хорошо. Заглянем на кухню, сыру тебе попросим – и сразу прочь из замка.

– Договорились! – азартно пообещал Мыш.

По коридорам мы крались со всей возможной осторожностью. Я старалась не шуметь, Мыш прислушивался к тишине, чтобы мы ненароком на кого-нибудь не нарвались.

Идти было зябко. Коридоры, согретые светом факелов, не казались зловещими или холодными, но ноги мои заледенели, и морозное онемение легко охватило все тело, и лишь близкое обещание спасения позволяло мириться с этим.

Вопреки моим ожиданиям да досужим слухам и сплетням, замок Кощея не был жутким. Просто холодный, несколько запущенный (паутина украшала все углы и белым покрывалом застилала высокие потолки) каменный дом. Непривычный, но не страшный.

На кухне и вовсе все оказалось дивно и сказочно. В клубах пара, среди одуряющих запахов еды творилось волшебство. Домовые готовили ужин.

Это в моем родном царстве к этому времени лишь светать начало, здесь же время клонилось к вечеру. У отделенного Гиблой рекой Тринадцатого государства все шло своим чередом.

Домовые заметили нас почти сразу, прекратили свою работу, уставились, замолчали. Напрягали меня внимательными взглядами нечеловеческих глаз и оставляли совершенно равнодушным Мыша.

Как на подбор, невысокие хозяйственные мужички с окладистыми бородками, собранными в сложные косы, закатанными рукавами простых рубах и дружелюбными открытыми лицами казались очень располагающими и домашними… если бы не взгляды. Янтарные, сияющие глаза с длинными горизонтальными зрачками напоминали глаза жаб.

– Ну чего уставились? – нагло спросил Мыш, обрывая пелену созерцательной жути. – Я вам человека привел. Хольте ее, лелейте, все ее просьбы выполняйте.

Домовым будто только это и требовалось – меня тут же взяли в оборот. В плед закрутили, на ноги мягкие онучи намотали и где-то найденные лапти одели да за стол усадили, а передо мной поставили миску, до краев полную щей, рядом положили деревянную ложку и щедрый ломоть хлеба. И обступили стол кружком, с умилением глядя на меня.

Домовые чего-то ждали, Мыш ворчал мне в ухо, требуя, чтобы я выпросила его законный сыр.

– Чего молчишь, убогая? – раздражался он. – Просто попроси. Они ради твоей благодарности что угодно сделают.

– Почему? – я знала, что домовому, чтобы он не серчал и не безобразничал, надобно сливки оставлять, или молоко, или пирог, или еще что-нибудь. Неважно что, главное, чтобы от всего сердца. Раньше я не задумывалась, зачем это делается, если домовой – сам хозяин всего дома и волен взять с кухни все, что ему вздумается.

Теперь задумалась. Не было у домовых причин обо мне заботиться. Чужая я им была, они же на службе у Кощея, а я его пленница. Так почему?

– Да потому что ты человек, а ваша радость для них слаще меда. Ни Тугарин или брат его, Горыныч, ни сотник волчьей стаи, часто в замке столующийся, ни даже сам царь-государь не способны дать домовым простой человеческой благодарности. Потому что не люди они, – терпеливо пояснил Мыш, потребовав за свою полезность: – А теперь проси сыра, ешь, что дают, и благодари их. Искренне благодари, чтобы каждому твоей благодарности хватило. Ты же не хочешь их обидеть?

– Ты мне выбраться из замка обещал, – напомнила я, с недовольством понимая, что все это слишком меня задерживает. Как бы беды не случилось…

– Так путь наш в печку ведет, – пожал плечами Мыш. На всякий случай спрыгнул на стол, отошел подальше и уже оттуда, с безопасного расстояния, признался: – Без их разрешения ты все равно не выберешься. Все другие выходы под надзором Кощея находятся.

На одно короткое мгновение невыносимо сильно захотелось не сыр для Мыша у домовых попросить, а его тушку мне на стол подать, запеченную с яблоками и черносливом. И чтобы непременно кусочек сыра в его пасти торчал.

Но я вдохнула, выдохнула, покрепче закуталась в покрывало и смиренно попросила. Вежливо, робко, с самым трогательным выражением лица, на которое только была способна… С няньками это никогда не проходило, домовые же, будто только просьбы моей и ждали, целую головку сыра притащили, перед Мышем положили и на меня уставились.

Жутко.

Но я уже была научена, как правильно реагировать надо, и старалась радоваться, благодарить, восхищаться…

– А теперь ешь, – велел Мыш, голодным взглядом оглаживая сыр.

Домовики активно закивали, эхом подхватив слова Мыша:

– Ешь!

– Ешь!

– Ешь!

Если до этого зловещего рева я еще могла бы как-то сговориться с аппетитом и съесть все на радость местной нечисти, не избалованной людской благодарностью, то теперь у меня точно кусок в горло не полез бы.

– Только они могут ход открыть, – как бы между делом напомнил Мыш, примеряясь к сыру, решая, с какой стороны к нему лучше подступиться.

Я не хотела есть, я хотела вернуться домой, повиниться перед батюшкой, согласна была даже стать женой Ивана-царевича.

Хотела перевернуть тарелку, раскрутить за хвост Мыша и запустить его в окно.