Ольга Валентеева - Яга – не баба!

Возрастные ограничения 16+

© Валентеева Ольга

© ИДДК

Если солнышко светит и птички поют, значит, кому-то сегодня сдавать последний экзамен. Странная аксиома? Ну и что, жизнь вообще странная штука, в ней полно необъяснимого. Того, что нужно просто принять на веру. В последнюю неделю все время лили дожди, я корпел над конспектами и пытался вспомнить, чем отличается гуманистическая психология от экзистенциальной, а так хотелось пройтись, подышать воздухом, навести порядок в мыслях. Но нет, куда пойдешь, когда воды по колено? В том-то и дело, что никуда, и я торчал в общежитии. Конспекты периодически летали по комнате, мой счастливый сосед сдал сессию досрочно и укатил домой, а я мечтал сжечь тетрадь, но вместо этого в десятый раз вчитывался в знакомые строчки. Сдам – и прощай, третий курс, здравствуй, последний год обучения. Не сдам – катитесь, уважаемый, на историческую родину, в маленький городишко, который можно найти на карте только с лупой. Ну, уж нет! Экзамен я сдам, а со следующей недели выйду на подработку. Если доходы превысят расходы, в конце лета можно будет на недельку укатить на море. Свобода!

А пока что – главный корпус педагогического университета, кафедра психологии. Ну зачем? Зачем я решил стать психологом? Друзья в один голос твердили: «Веник, кто в наше время работает по специальности? Получишь диплом, устроишься, куда захочется. Высшее оно и есть высшее». И кто виноват, что на психологию конкурс был меньше, чем на юридический? Естественно, вступительные экзамены на юриста я провалил, а по психологии – сдал, и вот уже три года являлся одним из четверых парней на всем потоке.

Кстати, Веник – это я. Только зовут меня не Вениамин, как многие думают, а Венислав. Мама отличилась. Она у меня филолог, обожает славянскую культуру и мифологию. Подозреваю, когда она была беременна мной, то сидела у окна с большим справочником в руках и перебирала:

– Градимир? Нет. Драголюб? Снова не то! О, Венислав. Значит, увенчанный славой. Красиво звучит, и сокращенно буду звать сынулю Венечка. Веник.

Эх, мама-мама! Наградила так наградила. В школе посмеивались, в универе коверкали имя, будто его так сложно запомнить. Зато сестер моих звали Машка и Дашка. За что со мной так, а?

Ответа не было. У дверей экзаменационной аудитории уже выстроились девчонки.

– Привет, Вень, – помахали мне и снова уткнулись носами в конспекты. Я пристроился в конец очереди. Пойду сдавать последним. Экзаменаторы устанут и будут думать только о том, как поскорее сбежать домой. Вот тогда-то и наступит мой звездный час. Глядишь, и смилостивятся, поставят четыре.

Мимо прошел наш преподаватель, Антон Борисович, придирчиво рассмотрел свою «армию», фыркнул на Кузнецову:

– Ты куда пришла? На экзамен или на дискотеку? Марш переодевать юбку!

Диана покраснела, подхватила сумочку и помчалась прочь. Хорошо, хоть жила через две улицы.

– Учили? – грозно спросил экзаменатор.

– Учили, – нестройным хором ответили мы.

– Тогда заходим по одному. Левантов, ты первый.

– Почему я-то? – едва не лишился дара речи.

– Потому, что я так сказал.

О, нет! Всегда подозревал, что Антон Борисович меня недолюбливает, а тут, как говорится, факты на лицо. Я поплелся за ним в аудиторию. На столе уже лежали перевернутые билеты. Пятьдесят штук. Я взял один и горестно вздохнул:

– Номер шесть. Представление и воображение.

– Слушаю вас. – Антон Борисович поправил очки и уставился на меня так, будто собирался посмотреть, какие винтики и болтики крутятся в черепной коробке.

А ведь я учил!

– Ну… представление… это такой процесс…

– Какой процесс? – экзаменатор угрожающе нахмурился.

– Такой. Это… как бы… Вторичный образ предмета. То есть, человек его уже видел и теперь…

– Что?

– На основе опыта прошлого… воспроизводит.

– Где?

– Где-то, – пожал я плечами, окончательно теряясь. – А вот воображение позволяет представить то, чего мы никогда не видели.

– Знаете, что, Левантов? Воображение у вас есть, как мы неоднократно убеждались, а вот представлений о моем предмете – нет. На пересдачу!

– Антон Борисович, пожалуйста, разрешите мне выбрать другой билет, – взмолился я, и вдруг увидел, как за спиной экзаменатора появляется ворон. Большой такой, жирный. Что за чушь? Может, и правда, воображение расшалилось?

– Нет, Левантов. Придете через неделю. Не сдадите – вылетите из университета. Вон!

И я покинул аудиторию.

– Зверствует? – сочувственно спросили девчонки. Все знали, что Антона Борисовича лучше не злить, и сдать ему экзамен архисложно.

– Не то слово, – ответил я.

– Краснова! – раздался голос экзаменатора, и очередная жертва поспешила в кабинет, а я спустился по лестнице. Так и шел, глядя под ноги. И день перестал казаться солнечным, и птички…

Поднял голову. Ворон сидел на ветке. Тот же самый? Готов поспорить, что да. Я ускорил шаг. Ворон полетел за мной. Я побежал – птица, громко каркая, следовала по пятам. Вдруг раздался оглушительный скрежет. Я почувствовал, как что-то толкает меня в грудь, отлетел на пару шагов, упал и… кажется, умер.

Вокруг было темно. Что это? Больничная палата? Тогда почему нет приборов? Почему нет ни лучика, ни лампочки? А может, решили, что я погиб, и отправили в морг? Я подскочил и осмотрелся по сторонам. Оказалось, что тьма неоднородна. Местами она была гуще, местами – наоборот, напоминала редкий кисель. Что за черт?

– Венислав? – поинтересовался мужской голос.

– Да, – ответил я осторожно, и из полумрака ко мне шагнул высокий черноволосый мужчина. На нем был странный костюм, будто взятый из какого-то фильма: широкие штаны на поясе, светлая рубаха с вышитым воротом, кушак с золотыми кисточками.

– Вы кто такой? – спросил я.

– Твой предок. – Мужчина равнодушно пожал плечами. – Можешь звать меня Овсень.

– Значит, я все-таки умер, – пришел к выводу.

– Нет, твое физическое тело пока что в больнице и очень даже живо. За ним ухаживают и присматривают, не волнуйся.

А может, сильно ударился головой? И теперь у меня бред? Или я сошел с ума? Это многое объяснило бы.

– И ты не сошел с ума. – Овсень будто прочитал мои мысли. – Дело у меня к тебе, внучек.

Насчет «внучка» я бы поспорил, но решил сначала выслушать мужчину, который никак не вязался со словом «дед».

– Видишь ли, проблема у нас.

– У нас – это где? – уточнил я.

– В другом мире. И не смотри на меня так. Мир как мир, о нем всем хорошо известно, только пути все закрыты. Один остался, и по нему я тебя веду.

– А зачем вы меня куда-то ведете, позволите спросить?

Овсень махнул рукой, и прямо из темноты выросли два пенька. Мы сели рядом, и тот продолжил: