Игорь Мерцалов - Дом на колёсах

Как ни мало склонны домовые делиться с жильцами своими заботами (что они поймут, жильцы!), Сударый в эти заботы вник и вот какую штуку придумал:

– Почему бы вам, – сказал, – информационное бюро не сделать? Выпускайте свой «Вестник», наладьте почтовое сообщение – тогда собираться можно будет только для голосований, ну или по особо торжественным случаям.

Идею приняли на ура. В правительстве, по счастью, тоже не дремали, новшество поддержали, и очень скоро всё сладилось. Плохо ли: сиди себе, «Домовицкое дело» читай, письма пиши – дело делается, а никуда лишний раз срываться не нужно. Вполне приличной затеей оказался этот профсоюз!

…Однажды Переплёт, листая газету в приёмной, поделился с Сударым:

– Ну вот, совсем осовременились! Уже и консервативное крыло у нас появилось.

– Я полагал, у домовицкого сообщества другого крыла и быть не может.

– Нет, тут дело особое, – сказал Переплёт. – Вот, оцените, каким письмом разродился некто Заплут Покряхтович.

Вот содержанье этой примечательной эпистолы, размещённой под рубрикою «Диалог»:

«Един глупец в сумлении пребудет, помыслив о мудрости, с коею вселенной устроение Творец учредил от начала времён. Поелику же неоспорима есть мудрость сия, той же глупец един помыслит, будто для вселенной устроения нужно больше пространства, чем обосновати двор свой домовому с присными его, да чтобы поселить суседей, чтобы были те суседи, как следует из имени их, по суседству, да чтобы лавку поставить скобяную, да по суседству с нею же и лавку кондитерскую, да по другую от них сторону кабак, дабы соблюсти вселенной равновесие и не протянуть в одну её сторону больше земли, чем в другую, да всю улицу до конца довести для приятствия оку, да солнце с луною подвесить над тою вселенною для освещения и наилучшего любования сим совершенным пейзажем. Засим прошу я каждого домового, почитающего своим достоянием ум, честь и совесть, с Творцом не спорить и подтвердить печатно, что за теми пределами, кои мною здесь письменно очерчены, вселенная более ничего не содержит и содержать не может, за ненадобностию».

– А кто такой этот Заплут Покряхтович? – поинтересовался Сударый.

– Один из старейших спросонских домовых, купцов Сытниковых опекает. Между прочим, должен бы даже переселение помнить, только не помнит почему-то, – ответил Переплёт и поморщился: – Ещё и яти где попало ставит…

…Ну-с, это всё была присказка, пора и сказку заводить – сейчас мы к ней подступим, читатель, только сообщим одно ещё обстоятельство. «Пропесочивание» Переплёта всё как-то затягивалось и откладывалось: других дел хватало, да и неловко как-то распекать домового, который за профсоюз радел и если не больше всех для него сделал, то уж точно больше многих. Зато, когда пришла пора отправлять представителей губернии в столицу, ему разом всё припомнили: и споры со старшими, и дерзости, и авантюрный норов, и социальную активность. Ни противники его, ни сторонники лучшей кандидатуры не сыскали, и моргнуть Переплёт Перегнутьевич не успел, как угодил в делегаты.

Вот теперь и сказку начинать самое время. Итак, вот она, самая правдивая —

Хроника чрезвычайного происшествия на Новосумбурской железной дороге, или Дом на колёсах

Глава 1

Дивные виды открываются путешественнику, проезжающему через Спросонскую губернию по железной дороге. Извивы Лентяйки, речки своенравной, озерца и перелески, луга и поля, рощицы и тёмные боры – всего вдоволь, словно причудливый калейдоскоп радует глаз. Порой поминутно меняется вид за окном: вот обступят дорогу деревья, мелькают на лету, а вот откатятся вдаль и плавно утекают назад, и зелёные холмы текут, как волны, и медленно текут над просторами облака.

Назавтра ждёт уже другой пейзаж, величаво-унылый: то начинаются степи. Будут ещё чудеса впереди, а пока приготовься, путник, к дорожной скуке, обзаведись собеседником, или пойди в вагон-ресторан, опрокинь рюмочку анисовой под тушёного судака, или под блинчики с икрой, и предайся философским размышлениям.

…Это ведь тебе кажется, будто поезд летит, как на крыльях, а издали поглядеть – гусеничка по полю ползёт… курящая такая гусеничка, словно из сказки…

Но всё это верно, если вы не домовой, а Переплёту только и стало полегче, когда за окнами мельтешение прекратилось.

– Да, на ковре-самолёте-то, пожалуй, попроще, – промолвил он, глядя в окно коридора.

Стоявший слева от него Дымован Огнищиевич, прежде только бледный, позеленел.

– А вы и с самолётами знакомы? – полюбопытствовал невесть откуда вынырнувший Шустер.

Этот казенно́й 1, гладко выбритый, полноватый и улыбчивый, казался иногда каким-то сверхъестественным существом, с такою лёгкостью он перемещался незаметно для окружающих, всюду успевая и будто даже ухитряясь оказаться в двух-трёх местах одновременно.

Переплёт искренне жалел зелёного Дымована и хотел его как-то поддержать, внушить мысль о выносливости домовицкой, потому ответил с бодростью, которой отнюдь не испытывал:

– Да, случилось как-то от Спросонска до Храпова слетать!

Дымован покачнулся и сделал умоляющий жест, прося, как видно, сменить тему. Однако Тутая́, стоявший по другую сторону от Переплёта, уже говорил:

– Самолёт – хорошо. Только холодно. Сто локтей вверх – очень холодно, двести – совсем стужа, однако.

– О, вы-то знаток, господин Тутая! – закивал Шустер. – Большой путь проделали, однако, даже не знаю теперь, каким видом транспорта вас можно удивить.

– На собаках ехал, на корабле плыл, на самолёте летел, однако, – подтвердил бесхитростный Тутая, не замечая, как корёжит Дымована. – От Держивостока до Новосумбурска одним поездом, теперь другим…

– Три стихии покорили! – весело закивал Шустер. – По земле, по воде и по воздуху путь ваш пролегал. А поскольку движение паровоза обеспечивается огненным духом, можно смело сказать, что и четвёртая стихия помогает вам в долгом пути.

Дымован Огнищиевич тихо застонал. Шустер к нему подкатил, взял под локоток:

– Нездоровится, сударь? Это ничего, это скоро пройдёт. Вот поглядите на Переплёта Перегнутьевича: отчаянный домовик, можно сказать, сорвиголова, и то поначалу бледнее вас был. Про господина Тутаю и говорить нечего: в первые сутки, как его в купе завели, истукан истуканом сидел. А теперь гляньте на них! Хе-хе, куда страх подевался? Бодрые, румяные… Всё потому, что порода наша домовицкая крепкая…

– Вам ли говорить, вы-то казенной, – вяло отмахнулся Дымован, от дурноты забыв про всякие приличия.

Но Шустер не обиделся, или, по крайней мере, ловко это скрыл.

– А порода-то, порода! Наш брат кремень, всё снесёт.

– В своём доме! – упрямился, никак не желая бодриться, Дымован. – А это что? Какая-то пародия на дом… Дом на колёсах!