Игорь Мерцалов - Новейшая оптография и другие занятные истории. Сборник рассказов

– Фамильный портрет на восемь персон, – кивнул Сударый.

– С собачкой, – добавил Рукомоев. – Дело, собственно, вот в чём. Вы, как я слышал, используете в своих… оптоснимках э-э… новейшие разработки забугорских учёных.

– И не только забугорских! – поспешил заверить Сударый. – В своих изысканиях я опираюсь на опыт учёных и Заморья, и Загорья, а брошюра известного незадальского исследователя Рукивногича о призматических объективах вообще остаётся у меня настольной книгой! Я уже не говорю о великом труде нашего гениального соотечественника Незавида Бескорыстовича Подаряева «О призматическом разложении ауры»…

– Э-э… да-да, – вежливо покивал головой Рукомоев. – Так вот и я о чём: поговаривают, будто эта новейшая метода позволяет прямо-таки новые горизонты открывать и глубины освещать…

– Простите, но вы, кажется, Захап Нахапович, несколько… далековаты от обсуждаемой темы? – улыбнулся Сударый, сообразив, что помощник губернатора, определенно консерватор, поддался минутному порыву и сделал заказ, а потом стал мучиться вопросом, что с ним в ателье будут делать. – Позвольте, я вам вкратце расскажу, по возможности избегая терминов, которые человеку свежему, разумеется, не могут быть понятны.

– Вот-вот, с удовольствием бы я вас послушал, – согласился Рукомоев.

Сударый подозвал русалку, попросил ещё кофе, и стал набивать трубку табаком. Рукомоев попросил себе кофе с коньяком и тоже набил трубку.

– Разумные издревле стремились создать заклинания, позволяющие запечатлевать те или иные образы, – начал Сударый. – Но в прежние века работа велась кустарными способами, носители были ненадежны, и каждый мастер использовал собственные заклинания, так что другой не мог зачастую даже воспроизвести образ с уже готового носителя. Главная же ошибка предшественников заключалась в том, что они пытались запечатлеть образы непосредственно, что приводило к появлению фантомов, големов и прочих кадавров, порой даже точно копирующих оригинал – что, впрочем, приносило одни неприятности. Только на современном уровне развития алхимии стало возможным фиксировать зрительный образ, который сам по себе содержит огромное количество информации об объекте. Ведь спиритограф – это, вопреки мнению некоторых невежественных разумных, не уловитель духа, а всего лишь описатель духа. Изображение, в котором ярко выражена духовная составляющая объекта или субъекта съемки… предмета или разумного, иными словами, – поправился Сударый, видя, что его собеседник всё же не без труда следит за ходом мысли, – начинает самостоятельно производить действия, характерные для того, с кого сделан снимок. Но и эти методы нельзя назвать совершенными. Количество информации, записываемой обычным способом, довольно невелико, и порой это приводит к неточностям и искажениям. Да вот, полюбуйтесь, – сказал он, показывая Рукомоеву хмурящегося царя на первой полосе. Рукомоев неосознанно подтянулся. – Судя по тексту, государь произносит речь, полную оптимизма и благодарности героям, прославившим нашу державу. Так отчего же на снимке он хмур? А просто так совпало, что в миг, когда оператор спиритокамеры делал снимок, государь – мельком, быть может, – подумал о чем-то малоприятном. Для изображения мимолётная мысль стала главной. Дабы изображение вело себя правдоподобно, требуется длительная экспозиция… м-м, требуется держать объект съёмки в кадре хотя бы несколько минут, иногда до часа… Так вот, виднейшие ученые предположили, что совершенствовать спиритографию надо не за счёт увеличения экспо… времени съёмки, а за счет концентрирования информации. Вы и представить себе не можете, каких поразительных результатов позволяет добиться обыкновенная двояковыпуклая линза в одну диоптрию! Кроме потока световых лучей, она фокусирует и биоэнергетические потоки. Благодаря этому получаемое изображение условно проявляет многие свойства объекта съёмки, даже те, что не были явны непосредственно в момент спирито-, а точнее, оптографирования. Конечно, все это стоит больших расходов… требуются усовершенствованные алхимические составы для оптопластин, принципиально новые заклинания… Но результат поразителен!

– Вот про свойства бы хотелось поподробнее, – вставил слово Рукомоев. – А лучше сделаем так: вы уж позвольте, Непеняй Зазеркальевич, старому ворчуну рассказать, в чем дело, поведать, так сказать, причину скорби сердечной, а уж после обговорим детали. Но дело у меня к вам, по правде, свойства деликатнейшего…

– Вы можете быть уверены в моем молчании! – заверил его Сударый, не совсем понимая, что такого деликатного может быть связано с достижениями магической науки.

– Коротко говоря, не так давно устроил я счастье своей дочери, ненаглядной Запятуньи. В зятья ко мне угодил молодой Молчунов, Незагрош Удавьевич. Человек фамилии порядочной, небеден, да и собой весьма недурён. Устроил я его приличествующе, в губернскую канцелярию. Всё хорошо, но с некоторых пор… Ах, и сказать-то неловко, но где нынче правды искать, как не в высоких достижениях науки! В общем, перестал я ему вдруг доверять. И ведь ничего-то определённого сказать против него не могу, чтобы там подозревать в чём-то – ни-ни! Но – не доверяю и всё тут. Уже сам исстрадался, не в силах разгадать терзающих старое сердце сомнений – и вот прослышал о достижениях волшебства оптографии. И подумал: вот бы хорошо такую пластину изготовить, на которой именно личные свойства Незагроша нашего Удавьевича, в обычной жизни от глаз, быть может, сокрытые, явны станут.

– Ах, вот что вы имели в виду! – сообразил Сударый. – Боюсь, я должен огорчить вас. Дела подобного рода…

– Обсуждаются приватным образом, – перебил его Рукомоев. – Как мы с вами и делаем. Надеюсь, вы не думаете, что я способен пойти с вашим оптоснимком в суд? Конечно, при условии, что снимок вообще покажет что-то предосудительное. В том-то и соль, что мы с вами действуем приватнейшим образом, любезный Непеняй Зазеркальевич! – успокоил он оптографа, приятно улыбнувшись.

– Вы меня не совсем поняли. Моральный вопрос относительно данного случая пока даже не стоит, ибо научные разработки находятся ещё в стадии эксперимента…

– Ста рублей вам хватит? – чуть наклонясь вперед, спросил Рукомоев, и Сударый поперхнулся окончанием фразы.

По молодости лет он привык мыслить в космических, или, по крайней мере, планетарных масштабах, однако конкретная цифра впечатляла не в пример сильнее. Сто рублей! За самые качественные снимки в своей студии он брал по полтора рублика с персоны, в особых случаях по два, как намеревался взять сегодня с одного из торжественных мундиров, которому требовалась на оптопластине, кроме собственной личности, добротная наведённая иллюзия. По три рубля с персоны платили ему те, кто хотел, как нынче Рукомоевы, получить не просто оптопластину, а богатый портрет, пригодный для вывешивания в раме на стене.