Терри Пратчетт - Добрые предзнаменования

– А-а, – протянул Азирафель. – Сатанисты.

– Ну и что же они могли напутать? – сказал Кроули. – То есть берем двух младенцев. Не так уж трудно их… – Он вдруг замолчал. Из туманных глубин его памяти выплыл образ монашки, которая тогда, в больнице, произвела на него впечатление на редкость безмозглой особы даже для сатанистки. И там был еще кто-то. Кроули смутно вспомнил мужчину с трубкой и в куртке покроя, вышедшего из моды в 1938 году. По всему его виду было понятно, что он готовится стать отцом.

Значит, должен был быть и третий ребенок.

Кроули сказал об этом Азирафелю.

– Почти не за что уцепиться, – заметил ангел.

– Мы знаем, что ребенок должен быть жив, – сказал Кроули, – так что…

– Откуда мы это знаем?

– Ты думаешь, если бы он вернулся Туда, Вниз, я бы все еще сидел здесь?

– И верно.

– Значит, нам всего-то нужно его найти, – заявил Кроули. – Для начала просмотрим больничные записи.

Мотор «Бентли», кашлянув, завелся, и машина рванулась вперед, втиснув Азирафеля в сиденье.

– А потом? – спросил Азирафель.

– А потом мы найдем ребенка.

– А потом что? – Машина резко свернула за угол, и ангел крепко зажмурился.

– Не знаю.

– Следи за дорогой!

– Думаю – уйди с дороги, урод! – ваши вряд ли согласятся – вместе с самокатом! – предоставить мне убежище?

– Я как раз собирался спросить тебя о том же – Осторожно, пешеход!

– Вышел на дорогу – знаешь, чем рискуешь! – заявил Кроули, и «Бентли» протиснулся между припаркованной на обочине машиной и притормозившим такси так, что между ними не влезла бы и самая тонкая из кредитных карточек.

– Следи за дорогой! За дорогой следи! А где эта больница?

– Где-то к югу от Оксфорда!

Азирафель уцепился за ручку на двери.

– Сто пятьдесят километров! Так нельзя ездить в центре Лондона!

Кроули, прищурившись, глянул на спидометр.

– Почему? – спросил он.

– Мы разобьемся! Насмерть! – Азирафель подумал и неуверенно поправился: – Развоплотимся. Что вызовет определенные неудобства, – добавил он и немного расслабился. – Ну и потом, ты можешь кого-нибудь задавить.

Кроули пожал плечами. Ангелу так и не удалось полностью вжиться в двадцатое столетие, и он не понимал, что по Оксфорд-стрит вполне можно передвигаться со скоростью сто пятьдесят километров в час. Просто надо устроить так, чтобы никто не лез под колеса. А тогда – поскольку все знали, что по Оксфорд-стрит невозможно ехать с такой скоростью – никто этого и не замечал.

Уж лучше машины, чем лошади. Изобретение двигателя внутреннего сгорания было для Кроули Божьим да… благослове… подарком судьбы, вот. В старые времена, отправляясь по делам, он ездил только на огромных конях черной масти, глаза которых сверкали, освещая путь, а из-под копыт летели искры. Этого требовал этикет. А Кроули обычно с них падал, поскольку никогда не умел обращаться с животными.

Где-то возле Чизуика Азирафель принялся рыться в россыпях кассет в бардачке.

– Что такое «Velvet Underground»? – спросил он.

– Тебе не понравится, – ответил Кроули.

– А, – великодушно кивнул ангел. – Бибоп.

– Слушай, Азирафель, а ты знаешь, что, если бы вдруг у миллиона людей спросили, каким словом они назовут современную музыку, ни один из них не употребил бы термин «бибоп»? – съязвил Кроули.

– А, вот это уже лучше. Чайковский, – сказал Азирафель, вытащил кассету и вставил ее в магнитолу.

– Вряд ли, – вздохнул Кроули. – Она провалялась в машине больше двух недель.

Тяжелый ритм бас-барабана поплыл через салон «Бентли», как раз когда они миновали Хитроу.

Азирафель нахмурился.

– Не узнаю, – признался он. – Что это за вещь?

– Это «День на скачках» Чайковского, – сказал Кроули и закрыл глаза. Они проезжали Слау.

Чтобы скоротать время, свернув на Чилтерн, они прослушали «Мы – чемпионы» зачинателя английского мадригала Уильяма Берда и «Шоу должно продолжаться» Бетховена. Однако ни то ни другое не могло сравниться с «Радио Га-Га» Вогана Уильямса.

Говорят, все лучшие мелодии принадлежат Дьяволу.

В общем, это правда. Зато все лучшие балетмейстеры – на небесах.

Равнина между Лондоном и Оксфордом уходила далеко на запад, и редкие огоньки, тут и там видневшиеся на ней, говорили о том, что вот сейчас честные селяне укладываются спать после долгого дня, полного забот, редакционных совещаний, консультаций по финансовым вопросам и разработки программного обеспечения.

На вершине холма зажглось несколько огоньков.

Теодолит – один из самых ужасных символов двадцатого века. Тренога со зрительной трубкой сверху, установленная в чистом поле, означает только одно: грядут работы по Расширению Трассы (единогласно) и Разметке Участков Под Жилищное Строительство на две тысячи домов в полном соответствии с Духом Деревенской Жизни. С духом подготовки руководящих кадров, точнее.

Однако даже самые трудолюбивые геодезисты не работают по ночам, а тут именно посреди ночи тренога прочно стояла на торфянистом пригорке. Далеко не все теодолиты, правда, украшены резьбой с кельтскими рунами и увенчиваются ореховым прутом, привязанным сверху. И не со всех свисают хрустальные маятники.

Ветерок пытался трепать плащ на стройной фигурке девушки, которая как раз подкручивала колесики на треноге, однако это был хороший, тяжелый плащ, благоразумно непромокаемый и на теплой подкладке.

В большинстве книг о ведьмовстве написано, что ведьмы работают нагишом. Это потому, что большинство книг о ведьмовстве написали мужчины.

Девушку звали Анафема Деталь. Она не была сногсшибательной красавицей. Если рассматривать черты ее лица по отдельности, они были весьма миловидны, но в целом ее лицо производило впечатление наспех собранного из наличных частей без какого-либо определенного плана. Возможно, к ней лучше всего подходило слово «очаровательная», хотя люди, которые знают, что означает это слово и могут написать его без ошибки, добавили бы еще «крошка»; с другой стороны, слово «крошка» звучит в духе чуть ли не пятидесятых годов прошлого века, поэтому они, возможно, не стали бы его добавлять.

Молодым девушкам не стоит гулять в одиночку темной ночью даже в окрестностях Оксфорда. Однако любой маньяк, жаждущий жертвы и попытавшийся обработать Анафему Деталь, обнаружил бы, что лишился не только сознания. Она ведь все-таки была ведьма. И, именно будучи ведьмой и, следовательно, девушкой разумной, она мало доверяла защитным амулетам и заклинаниям, а больше – длинному и тонкому ножу для резки хлеба, который носила за поясом.

Она заглянула в теодолит и еще немного подкрутила колесико.

Она что-то пробормотала.

Геодезисты часто что-то бормочут – например, «В два счета построим здесь объезд» или «На три семьдесят пять метра, плюс-минус два пальца».