Юрий Трофимов - Несуществующие истории

Вскочил, дверь на балкон закрыл и на кухню чайник ставить, ну, чтоб согреться, значит. А у самого мысль из головы не выходит, о каком таком подарке все говорили? К зеркалу подхожу и… что за хрень, вокруг левого соска татуировка в виде сплетенных в венок пушистых хвостиков. И когда только Селен умудрилась ее сделать?

Дотрагиваюсь до орнамента на груди, а в голове так сразу: «Позови меня». Я в испуге руку отдернул. А потом опять рука, как будто сама, потянулась. Дотрагиваюсь до татушки, значит, и снова в мозгу голос Селен: «Позови меня». Ну, а что? Взял и громко так говорю:

– Селен, я жду тебя!!!

И снова порыв ветра, и предо мной прямо из воздуха появилась она, моя милая Селен. И бросилась мне на шею, тихо так шепча:

– Я знала, что ты поймешь, ты мой избранный.

ЭПИЛОГ

И вот прошло уже восемь лет, как мы живем с моей Селен вместе в моем мире. Она родила нам двух прекрасных девочек, которых мы очень любим.

И знаете, мне очень нравится хвостик моей любимой, который появляется у нее только в момент нашей близости, и мне кажется, что я уже не могу жить без него.

Однажды, придя с работы, я по обыкновению, повесив куртку в прихожей, влетаю в комнату, где как всегда меня ждет моя любимая Селен. Влетаю и понимаю, что что-то в доме изменилось. И вроде бы все-то же самое: и комната все та, и милая сидит и смотрит в окно, сложив ладошки на подоконнике, но не встает меня встречать и в доме тишина. А ведь и правда в доме тишина, и навалилась как-то сразу тишина, и давит на уши отсутствие веселых криков наших деток.

– Селен, что происходит? Милая, ты не больна?

А она лишь только плечиком поводит, и со слезами обнимает и в плечо мое, уткнувшись, плачет и не может остановиться, а я только и могу, что гладить ее по нежным волосам и успокаивать:

– Не плачь, родная.

А сам стою, не понимая, что происходит, может я обидел… Потом она отходит от меня и начинает, молча, накрывать на стол.

– Селен, где девочки?

– Они у твоей мамы, она их забрала на дачу. Пусть свежим воздухом подышат.

– И все-таки скажи, что происходит, и почему у тебя глаза на мокром месте?

И Селен тихонько садится ко мне на колени, отложив и ложки, и тарелки…

– Любимый, только не ругайся, но я так соскучилась по сестрам, и так соскучилась по своему народу. Может, ты возьмешь отпуск, и мы с тобой вернемся к нам на Минтар, ну хоть на чуть-чуть, а то прошло уже целых восемь лет?

– Мой милый ангелочек, моя Пушиночка, да я и сам хотел тебе это предложить, тем более, что отпуск мне подписали уже с завтрашнего дня.

Селен с моих колен, как ветром сдуло. Она от радости даже не знала, за что взяться, то ли меня кормить, то ли целовать.

А потом мы допоздна сидели и решали, что же нам завтра прикупить, каких подарков взять с собой, чтоб никого не забыть и не обидеть. Ночью, лежа в постели, Селен так нежно меня целовала, так ласково гладила татуировку у меня на груди, и так легко и невесомо она дотрагивалась до меня своим пушистым хвостиком, и все это так меня возбудило, что мы занимались любовью почти до утра. И лишь с первыми лучами солнца, мы опустошенные и счастливые заснули в объятиях друг друга, и провалились в объятия Морфея, словно в нежную и воздушную вату.

Проснулись мы одновременно, как будто кто-то нас в бок толкнул. Селен сразу развила бурную деятельность, и после завтрака, схватив список с необходимыми будущими покупками, потащила меня по магазинам, приговаривая, что до вечера нам надо все успеть купить.

Мы бегали по магазинам целый день до вечера, моя прекрасная Селен летала как на крыльях, а я носил сумки и любовался своей и только моей Пушиночкой.

Вернулись домой мы уже, когда стемнело, а значит, на Минтаре было раннее утро, и нам пора отправляться в путь.

Мы встали перед зеркалом. Я взял клетчатую китайскую сумку типа баула, куда запихнул все подарки, купленные нами за день. Моя любимая Пушинка расстегнула на мне рубашку и приложила свою ладошку к своему же подарку, к татуировке у меня на груди, и на мгновение стало темно и холодно, а через миг мы уже стояли на открытой поляне, залитой ярким солнцем.

Вот так всегда, как говорится: «Вы нас не ждали, а мы приперлися». И почему никого нет, и нас никто не встречает? Стоим тут на поляне, как два тополя на Плющихе. Ну, стоим и стоим, значит, я с баулом и Селен вся такая красивая. Уже собрались тащиться пешком с тяжеленным баулом с подарками, как нас из-за кустов кто-то позвал, причем совсем с другой стороны, чем, куда мы направиться хотели. Моя Пушинка обернулась и тихо завизжав, запрыгала на месте от радости, увидев одну из своих младших сестер.

– Милая сестра, а где же все, я думала, что нас встретят?

– Мы все хотели прийти тебя встречать, но все отправились на праздник, а мне велели вас дождаться и догонять, ведь праздник без вас не начнется.

– А что за праздник то такой, раз вся семья туда поехала?

– Не вся, в деревне остались дети и старшие няньки. У нас тут такое творилось… ооо… долго рассказывать. Лучше поехали, а то нельзя молодых ждать заставлять.

– Так кто женится то?

Но сестра моей Пушиночки только улыбнулась, вспорхнула в седло и сказала:

– Сами все увидите.

Ничего не остается, Селен вскочила в седло белоснежной кобылки, а я, значит, сунув руки в ручки баула и водрузив его, как рюкзак, полез на гнедого рысака. Ох, как же я не люблю ездить верхом, лучше бы на машине, но тут, блин, их нет. Вот такой веселой троицей мы и двинулись в путь. Ехали небыстро, можно сказать в свое удовольствие, про меня, правда, так не скажешь, но ведь пешком и с баулом было бы еще хуже.

И вот мы, значит, едем так себе, едем, мои Пушинки весело щебечут о своем, а я все по сторонам смотрю, и кажется мне, что направление то знакомо мне, вроде бы был я уже здесь, только давно, изменилось все. Часов несколько ехали, смеркаться стало, а впереди журчание воды слышно, ну, вроде, к речке подъезжаем, а сам думаю, привал бы устроить. И тут меня как будто услышали.

– У речки привал устроим с ночевкой, отдохнем, поедим и поговорим.

Блин, а чем же они всю дорогу занимались, не замолкая, как будто песни пели, ведь болтали без умолку и на меня даже ни разу внимания не обратили. А я, навьюченный баулом, думал, что упаду сейчас с рысака от бессилия, умру и поминай, как звали, спина то совсем отваливается, да и пятую точку об седло натерло так, что, наверное, месяц на ней сидеть не смогу.

Наконец, остановились. Я свалился с седла на землицу родную, да так и застыл на карачках, разогнуться то не могу, девочки сумку с меня сняли, помогли распрямиться и как взялись меня отчитывать, мол, сумку то на лошадь перед собой надо было положить, а не на себя взваливать. Блин, а раньше нельзя было сказать, ведь, ни разу на меня не посмотрели за всю дорогу.