Дарья Проценко - Оазис

И тут я рассмеялась.

ЛЕЛЬМААЛАТ (и далее чередуясь):

Отца своего я помнил хорошо. Несмотря на то, что видел его в последний раз в день моего четырехлетия. Я потом понял, что он на коленях умолял мою мать дождаться этого главного для него праздника. Ей в принципе было все равно, поэтому она не отказала.

Целый день мы с отцом провели вместе. Носились по лужайке во фруктовом саду, пытались подражать голосам птиц. Потом вместе пытались залезть на дерево, я, смеясь, соскальзывал, а отец ловил меня и старался подсадить повыше, но мне очень нравилась эта игра, поэтому я продолжал захлебываясь приступами хохота падать ему на руки.

Еду нам принесли в беседку у пруда, потому что после обеда было жарко. Я лежал на дощатом полу беседки, вглядываясь в прозрачную воду и наблюдая за хаотичными метаниями рыбок, а отец сидел со мной рядом и гладил меня по голове.

— Лель, сынок, ты счастлив?

Тому чем для меня было счастье я тогда еще не дал определения, но если отец меня спрашивал о нашей с ним дружбе и единении, то я искренне мог ответить:

— Да!

— Я знаю, что ты у меня еще маленький, еще такой хрупкий и ранимый, но я тебя прошу, постарайся запомнить эти ощущения, минуты, когда тебе хорошо. Чтобы жизнь твоя была наполнена яркими красками. Чтобы у тебя в груди горел огонь, чтобы у тебя были мечты. Тогда ты сможешь стать счастливым!

— Папа, а ты счастлив?

Отец прижал мою голову к себе, торопливо целуя в макушку, и сказал правду:

— Сейчас да!

Я опять отвлекся на рыбок, а он поднялся и отошел, а потом окликнул меня:

— Лель, смотри!

Я поднялся и подбежал к отцу. На его ладони лежал кинжал из голубоватой стали. Он был достаточно простым, без гравировок, украшений, драгоценных камней, но был каким-то волшебным. Как будто в нем сосредоточилась вся моя жизнь. Я замер, не решаясь к нему прикоснуться, а отец протянул его мне и сказал:

— Ну что же ты, гэзире, — иногда он называл меня 'гэзире', неукротимый дух, — возьми, он твой!

Я несмело протянул руку и легонько дотронулся до кинжала пальцами, потом, осмелев, схватил в охапку своей детской ладошкой, и хитро посмотрел на отца.

— Вижу с подарком я не ошибся! Иглы для вышивания, бусы и прочую дребедень тебе и так подарят, а это… Ты такой же как я, сын! И я очень надеюсь, что добьешься большего!

Потом он мне долго играл на лютне. Страстные и грустные песни, многие из них были на незнакомом языке. Я сидел, крепко прижавшись к его плечу, и счастливее меня на свете не было. Даже странные слова отца были где-то за пределами моего разума, я видел только то, что было здесь и сейчас.

А утром я узнал, что больше никогда его не увижу.

У Великой Воительницы драконов Аззалакит Аллай кроме нас сестрой было еще трое старших. Девочки. И после нашего рождения она решила, что отец свою функцию уже выполнил. Она подарила ему прекрасную прощальную ночь. Все во дворце ее слышали. А утром она превратилась в дракона и съела его, потому что мужская кровь не должна уходить из семьи.

А кинжал мать у меня отобрала, когда меня отвозили в башню, потому что негоже мальчику из благородной семьи касаться оружия.

Беседу мы с Анджин решили продолжить в Дворцовом саду. Разговор предстоял долгий.

— Анджин, — заговорила я, — как Вы себе это представляете? То есть Вы считаете, что силы и умений у меня нет, а зато красотой я покорю кого угодно, так что любой дракон сиганет сверху прямо в мои объятия?

— Ну, сиганет не сиганет, а есть один нюанс. Тебе отец рассказывал о драконах?

— Да, немного про свое детство в Оазисе, но в основном про то, как он счастливо жил с мамой.

— Понимаешь, Арье, у драконов, как и у нас, матриархат. Только как бы в более жесткой форме. Вот посмотри на своего отца. Ему разве плохо живется? Нет, хорошо, он свободный человек, сам может принимать решения, заниматься тем, чем ему нравится, ему даже тебя доверили воспитывать, хотя некоторые министерши до сих пор локти кусают, видя, так сказать, плоды. Ну-ну, не криви губы, девочка, я твоего отца очень уважаю и считаю, что даже если бы тебя воспитывала мать, вряд ли получилось бы лучше. Ты такая, какая есть. Но у каждого человека есть и сильные и слабые стороны. Я, например, воительница, многие даже считают меня великой. Я сильнее многих и я красива, но именно это и стало моим бичом на пути к счастью в любви. Это сейчас я уже взрослая и мудрая, а в юности я считала себя лучше всех, а мужчин вообще ни во что не ставила. Пока не поняла, что пренебрежением искренних чувств не добьешься.

— Эээ… Воительница, но вы же замужем, и даже, говорят, счастливо?! — неуверенно сказала я.

— Да, но мне долго и упорно пришлось завоевывать любовь мужа, изначально я не слишком считалась с его желаниями. А вот что касается тебя, то я уверена, что ты сможешь понять мужа, и ему будет с тобой легко и хорошо.

— Может быть. Я пока не знаю, как и чего у меня сложится. — Отмахнулась я, — но чтобы показать, какая я могу в семейной жизни быть замечательная, надо с человеком пообщаться, продемонстрировать ему мой богатый внутренний мир, приручить к себе, заставить его мне поверить. А как этого добиться предварительно? Он в башне, я внизу, особо не пообщаешься.

— Таким образом, мы опять возвращаемся к нюансу! Я тебе уже сказала, что у нас более свободный матриархат. Да, мы сами выбираем мужей, мы отвечаем за них, но они не наши рабы, как у женщин-драконов. Для них мужья, в первую очередь, хорошие любовники и продолжатели рода. Для них мужья нечто вроде домашних животных. Хотя нет, тех даже любят больше, по крайней мере, не убивают, когда надоест.

— Ничего себе! — воскликнула я потрясенно. — То есть если им надоедает муж, то они его убивают? А как же любовь?

— Вот и плоды мужского воспитания, — рассмеялась Анджин. — Любовь у них не приветствуется. Им проще не испытывать чувств. Бывают, наверное, исключения. Но в основной массе все именно так, продолжил род — умри. Поэтому, я думаю, что многие из драконов будут очень рады, если их спасешь именно ты. Поскольку так у них есть шанс прожить свободную и счастливую жизнь, а не чахнуть в каком-нибудь гареме. Так что, как видишь, твоя внешность не сильно важна, важно то, что ты сможешь им дать. Поэтому шансы у тебя неплохие. Только башню выбирай попроще. Не слезет один, доставай второго, кто-нибудь да найдется, тем более что нам на руку, чтобы сам слез, нам тут дураки не нужны!

Оставив друзей одних на крыше, я пошел к себе. А в башне, зарывшись с головой в подушки, долго пытался уснуть, прогоняя надоедливые мысли. О какой любви женщины к мужчине говорил Коль? Моя мать никогда не любила и не уважала моего отца. Он просто был самым красивым и мужественным, и от него получались прекрасные дети. А чувства… Что чувства? Женщине недостойно их выражать. Поэтому я боялся прихода за мной какой-нибудь фанатичной воительницы, которая начнет привязывать меня к кровати и использовать для продолжения рода. Да, я тоже хотел бы, чтобы все было по любви. Но для нас это непозволительная роскошь. Я это понял давно и решил сбежать, во что бы то ни стало. Хотя и знал, что смельчаки вроде меня были и раньше, но за Магическую завесу еще никому выбраться не удавалось. Давай же, мальчик, соберись! Времени не так много! А четкого плана нет. За время моей жизни в Оазисе я напридумывал сотни планов, но при ближайшем рассмотрении они не выдерживали никакой критики. Очень трудно что-то планировать, не представляя, как все устроено за стенами моей уютной тюрьмы. Книги для нашей библиотеки строго отбирались. Ведь ни одной из женщин не хотелось бы расхлебывать плоды неправильного воспитания. Когда я это осознал, мне было тринадцать. Вот тогда-то я и понял, что мне нужен внешний источник информации. Им для меня стала Наставница по танцам Каваат.