Бронислава Вонсович - Вендетта (СИ)

— Но ведь бегающие глаза не могут быть точным определением того, что человек лжет, — все же заметила она.

— Ой, Чино, там и кроме этого было много чего, поверь мне, начиная от более высокого, чем обычно, голоса и заканчивая характерными жестами, — заметил Роберто. — Я как раз спецкурс недавно сдавал по этой теме, так что Изабелла оказалась просто великолепной иллюстрацией к нему.

— Значит, ты можешь точно определить, когда человек лжет, — испуганно сказала Ческа, пытаясь припомнить, сколько раз за последнее время ей приходилось это делать.

— А ты вообще врать не умеешь, — припечатал ее Санторо-младший. — У тебя на лице всегда такая внутренняя борьба отражается, когда тебе предстоит говорить неправду, что мне становиться тебя жалко. Даже приходится приходить на помощь. Но твои мотивы хотя бы понятны.

— И какие у меня мотивы? — нервно поинтересовалась девушка.

— Свои мотивы ты знаешь лучше, чем я, — усмехнулся Роберто.

Ночью Франческе снились брат и бабушка. Покойная графиня, высокомерно поджимая губы, выговаривала за недопустимое поведение, роняющее честь семьи Сангинетти. Беннардо молчал, но смотрел с какой-то щемящей жалостью. Франческа проснулась рано утром в слезах, но долго не выходила из своего закутка при кухне, пытаясь осмыслить все происшедшее вчера. Почему Изабелле понадобилось врать? Девушка невольно подумала с симпатией о братьях Сангинетти, не поверивших во вчерашние россказни о подлом характере брата. Но почему, почему Беннардо напал со спины? Это ведь совершенно не соответствует его характеру, но, тем не менее, девушка теперь была убеждена, что Винченцо не обманывает в этом. А ведь ответ на свой вопрос она должна искать в столице, невольно подумалось Ческе. Возможно, что-то знают друзья брата или его девушка.

А в это время капитан Санторо был огорошен заявлением иноры Кавалли:

— Ваш брат плохо влияет на вашего ординарца, инор капитан. Вы бы дали ему указание, поменьше дело с ним иметь.

— И в чем это выражается? — несколько удивленно поинтересовался Винченцо.

— Они вчера договаривались в бордель пойти, — заявила кухарка. — Сами понимаете, это никак не могло быть идеей Чино. Он даже от инориты Изабеллы вчера шарахнулся, когда та его под ручку пыталась взять.

— Вы уверены насчет борделя? — Санторо-старший бросил уничижительный взгляд на брата, выражение лица которого было абсолютно непередаваемо.

— Да я своими ушами слышала!

— Как-то странно у вас уши работают, — язвительно сказал Роберто. — Избирательно.

— Что надо, то и слышат, — отрезала кухарка. — Скажете, не было этого разговора?

— Естественно.

— Инора Кавалли, можете быть свободны, — прервал их Винченцо. — Я непременно поговорю с братом прямо сейчас.

Кухарка бросила победный взгляд на Санторо-младшего и выплыла из комнаты. Роберто проводил ее взглядом, удивляясь в очередной раз, как такая объемная женщина может так легко двигаться.

— И как ты это объяснишь? — зло сказал ему Винченцо. — Чтобы ты не смел таскать Франческо по таким местам!

— Я начинаю понимать, почему Чино с таким восторгом на нее смотрит. Это же постоянный источник хорошего настроения, — ответил ему брат. — Сама выдвинула идею о том, что мы с Чино собираемся в бордель, сама себя убедила, а теперь еще и тебя пытается заставить поверить. Да я в столичные бордели не ходил, сам подумай, что мне понадобилось бы в таком заведении здесь?

— А что же тогда она такого слышала? — немного успокоился Санторо-старший.

— Да кто ее знает, — небрежно махнул рукой брат. — У нее воображение прямо пропорционально размерам. Успокойся ты, даже если бы мне пришла в голову дикая идея произвести осмотр здешних шлюх, уж Чино бы я с собой точно не потащил бы. Обещаю.

Тем не менее капитан Санторо решил все же довести дело до конца и встретил Франческу вопросом:

— Что за разговор имела в виду инора Кавалли, когда говорила о том, что в с Роберто собрались в бордель. Версию брата я слышал, теперь хочу выслушать тебя.

— Инора Кавалли сказала, что мне нельзя давать выходных, так как я тут же спущу все жалованье в борделе. Переубедить ее не удалось. А когда ваш брат предложил пойти в одно местечко поблизости, я в шутку спросил, не бордель ли это. Она это и услышала.

— И что же это за местечко, Роберто? — звенящим от ярости голосом поинтересовался Винченцо.

— Музей, — мрачно ответил ему брат. — Через две улицы отсюда есть музей орочьего быта. Это достаточно злачное местечко для выговора? Там ведь есть изображения орчанок — вдруг мы с Чино так возбудимся, что не сможем вести себя прилично и уроним твое достоинство.

— Ну извини, Тино, — успокаиваясь, сказал капитан Санторо. — Просто инора Кавалли была так убеждена в собственной правоте.

— Так в музей мы можем сходить? — язвительно поинтересовался его брат. — Франческо же требуется твое разрешение. Ты, кстати, вопрос с его жалованьем решил?

— Мне вчера не до этого было.

— Надо же, ему не до этого было, — возмутился Роберто. — А что ж тебе тогда есть дело до того, как Чино эти деньги будет тратить? И что тебя вообще так волнует вопрос нравственности твоего ординарца?

— Но ведь, как ты сам сейчас отметил, он мой ординарец, — невозмутимо ответил Винченцо. — Я несу ответственность за него, в том числе, и за его поведение. Но давайте, наконец, спокойно позавтракаем.

— А с музеем как будем решать?

— Сходим после обеда. Втроем.

— Не доверяешь нам, — полувопросительно сказал Роберто.

— Просто мне самому интересно, что же там выставляют. Я даже и не знал, что здесь такой музей есть.

— Дом — казарма, казарма — дом, — съехидничал брат.

— Просто у меня так рубец болел, что мне вообще ничего не хотелось, — возразил Винченцо. — А потом вы вот на голову свалились. И времени на осмотр местных достопримечательностей так и не появилось.

— Договорились, — великодушно сказал Роберто. — Мы возьмем тебя в музей. Не будем мешать тебе культурно расти.

— Для культурного роста одного музея мало, — заметил Винченцо.

— Может, здесь еще что-нибудь интересное есть, — предположила Франческа. — Выступления местных бардов, к примеру. Хотя, Роберто ведь не любит поэзию. А вы, капитан Санторо, как к ней относитесь?

— Он пишет стихи, — вместо капитана ответил его брат. — И если бы только писал, так он их еще и декламирует. Это было одной из причин, по которой я ненавижу поэзию.

— Не такие уж я плохие стихи пишу, — рассердился Санторо-старший.

— Я и не утверждаю, что плохие, — невозмутимо ответил Роберто. — Просто для меня невыносимо постоянно слушать одно и то же.

И тут Франческе пришло в голову, что, если инора Кавалли начнет декламировать капитану его собственные стихи, то он тогда точно должен благосклонно взглянуть на нее, поэтому она заинтересованно спросила: