Михаил Ахманов - Клим Драконоборец и Зона Смерти

– Нет, государь, дыма не видно и треска не слышно, – сообщил сержант. – Гонец одначе бает про посольство из Нехайки. Значится, от ихнего князька.

– От князя, – поправил Клим. – И что ему нужно?

– Не могу знать, твое величество!

Как уже говорилось, к князю Нехайскому Клим любви не питал. Но любовь любовью, а дело – делом. Мало ли что могло случиться на южной нехайской границе. Вдруг орки вышли из Великого Болота или вылезло на берег Дикого моря какое-то чудище… Представив картину возможных бедствий, Клим резво поднялся и бросил стражнику:

– Скажи, чтоб лошадей подавали! Црым, можешь остаться. А ты, брат Джакус, веди собрание вместо меня. И чтобы без рукоприкладства!

Он вышел на крыльцо, огладил гриву белого коня и вдел ногу в стремя.

Нехайские послы еще толпились во дворе перед замком и шеренгой стражников в доспехах. Но было это не посольство с важными вельможами, большой охраной и обозом, а рыцарь с полудюжиной конных, все при оружии, в пропыленных плащах и сапогах, покрытых грязью, – значит, скакали борзо. При них имелся возок с поклажей, и в нем, среди кувшинов с пивом и кулей с провизией, сидели двое: старец в пестрых лохмотьях и непонятная тварь – вроде бы человек, но обросший шерстью от пят до макушки. Талию этого существа охватывал широкий пояс из толстой кожи, и такой же кожаный килт свисал до середины бедер. Другой одежды на мохнатом не было.

Около приезжих суетились конюхи и слуги, а Хохат, помощник и правая рука сира Астрофеля, покрикивал на тех и других, приказывал, чтоб лошадей расседлали, всадников накормили, а до того отвели помыться и дали вычистить сапоги. А тех, что в тележке, еще и одели пристойно, а саму тележку разгрузили аккуратно, с бережением, ибо в ней подарки для его величества. Хохат распоряжался во дворе, а поодаль, в тени башни, у лестницы, что вела на стену, стоял граф Ардалион диц Батригей, глава Тайной канцелярии. Стоял спокойно, смотрел на нехайцев и тех, что в возке, с полным равнодушием, но можно было поклясться, что ни одно движение взгляда его не минует и ни единое слово мимо ушей не пролетит.

Герольды, сопровождавшие Клима, спрыгнули наземь, придержали стремя королю. Он бросил поводья, сделал знак стражникам, чтоб не стучали алебардами, и тоже покинул седло. Два конюха бросились к нему, приняли лошадей, набросили попону на королевского жеребца. Старец в возке свесил седую голову – кажется, был утомлен до смерти. Горластые нехайцы бряцали оружием, отряхивали пыль, требовали пива.

Клим направился к Ардалиону.

– Чем могу служить, твое величество? – Граф отвесил изящный поклон.

– Поднимемся на стену, кунак. Хочу разглядеть, что за гости к нам пожаловали.

– Кунак-баурсак, – поправил граф. – Вот если бы ты, государь, женился на троюродной тетке моей супруги, мы были бы кунаками. А в том случае, когда наши жены связаны родством через мужчину, то есть через сира Джакуса, надо прибавлять «баурсак».

– Ладно, не будем мелочиться, – сказал Клим и взошел на стену. Отсюда двор был как на ладони. Конюхи уводили скакунов, нехайцы гурьбой отправились за ними – видимо, к колодцам и в трапезную. Седого старичка вынули из тележки и на руках понесли во дворец. Мохнатый шел сзади, рядом со слугами, тащившими какой-то груз, накрытый рогожей.

Рассмотрев все это, Клим повернулся к графу:

– Кто такие, сир Ардалион? Откуда прибыли и зачем?

– Старец – посол из Иундеи, а волосатый при нем то ли охранник, то ли слуга, – доложил граф. – Плыли к нам на веницейском корабле, но разыгралась буря и бросила судно на скалу. Набежали тавры, кого побили до смерти, кого в неволю взяли, а товары веницейские разграбили. – Ардалион пожал плечами. – Дикое море, государь, дикие нравы… Однако пленным повезло: шел за солью нехайский караван с сильной охраной, и наткнулись они на стойбище тавров. Дикари сбежали, а нехайцы, взяв послов, доставили их князю. Ну а тот, не мешкая, отправил к нам.

– Хорошо, это ему зачтется, – промолвил Клим, щурясь на клонившееся к закату солнце. – А теперь скажи мне, что за страна Иундея, где лежит, кто правит в ней и какая нужда им слать посольство в наши палестины?

– Того не ведаю, государь. Края далекие, за семью горами и семью морями. Где-то на юге их королевство.

– Надо же! – удивился Клим. – А я думал, что на юге у нас только Великое Болото, а за ним – орки да гоблины.

– Это другой юг, твоя милость, тот, что супротив восточных земель, – пояснил Ардалион. – Ты у сира Дитбольда спроси, он знает.

– Спрошу. А что меня так срочно звали?

– Старец, как проехали ворота, закричал: «К королю! Немедля к королю!..» Отправили гонца, а старец, похоже, сомлел с дороги и запросился спать. – Склонив голову, Ардалион добавил: – Прости, что оторвали тебя от важных дел.

По губам Клима скользнула улыбка.

– От очень важных! Гортензий де Мем поэму представил, написанную с твоего соизволения. Читал?

Брови графа приподнялись и опустились. Ему было за пятьдесят, но он сохранил бравый вид и рыцарскую выправку. Глаза ясные, на лице ни морщинки, только в волосах седая прядь.

– Читал, государь.

– И как?

Ардалион неопределенно повел плечами.

– В поэзии, как и в любви, все дозволено. Если поэт желает, чтобы Данила прыгнул со стены и разбился, так тому и быть. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало.

Протянув руку, Клим стиснул плечо графа, всмотрелся в его темные глаза. Кунак не кунак, а друг и соратник – это точно. Надежный, умный, преданный…

Он бросил взгляд на меркнущее небо и произнес:

– Лишь в поэзии все дозволено, все, что можно придумать. Смерть Данилы фантазия, мираж, и я этому рад. Рад, что ты со мной, что развеялись чары, что есть у тебя супруга и теплая постель.

– Временами даже жаркая, как печка, – сказал граф и ухмыльнулся.