Роман Трахтенберг - Гастролёр

– Спасибо, – поблагодарил я, решив великую державу оставить на самый крайний случай. Когда уже совсем жопа!

Пока Али связывался с влиятельными людьми, я отважился на отчаянный шаг. «Лучше буду невъездным в Нубию, чем невыездным из России! – подумал я. – Раз я нарушитель их спокойствия, то пусть ради этого спокойствия они меня сами отсюда и высылают». Начальник эмиграционной службы Халаиба принял меня на том основании, что у всех двух его офисных работников я уже был. Этот грузный пожилой человек с шестью звездами на погонах для начала предложил мне кофе. Я описал ему ситуацию.

– Боюсь, что я ничем тебе помочь не могу, – сказал он.

– Ну тогда и я никуда не поеду и визу никакую получать не стану, – заявил я.

– Ну и живи. Кто тебе не дает? – к моему удивлению, спокойно ответил генерал.

– Как так «живи»? У меня же нет визы! Значит, жить у вас без визы можно, а уехать без нее от вас нельзя? Вы разве не должны депортировать из страны человека, у которого закончилось право пребывания?

– Ты не кипятись, – осадил меня собеседник. – Давай посмотрим на все с другой стороны. Человек, пребывающий в стране незаконно, – это человек, нарушающий закон. То есть – преступник. Кто тебе сказал, что я должен депортировать преступника? Преступников мы никуда не депортируем, у нас и у самих тюрьмы есть.

…Тюрьмы?! Значит, два года… От силы.

Вариант с ребятами из нашего посольства моментально поднялся в рейтинге на приемлемую позицию. «Пожалуй, я погорячился, – внезапно подумалось мне. – Какое уехать?! Выйти бы отсюда!»

– Так какой подход тебе больше нравится? – спросил он.

– Первый, – почему-то очень тихо сказал я.

– То-то же. А то шустрый какой нашелся. С головой все делать надо, сынок. Не суетись, жди. Твое заявление я уже отправил на рассмотрение. И Али, кстати, от меня привет передай.

Я снова приступил к работе. По большому счету, в моей жизни ничего не изменилось, только как-то куражу немного поубавилось, что ли. Ощущение высокооплачиваемого каторжника, прикованного к галере, терзало душу. Голова была занята разработкой планов побега. Захват самолета я изначально не рассматривал. Пешком через пустыню или даже на краденом верблюде, но куда? А вот угон корабля в Израиль был действительно красивым планом, но «немного» смущало недружелюбное отношение евреев к угонщикам и террористам. А ещё во мне вдруг изменилось отношение к окружающим меня людям. То есть мы и раньше дружили, но это были совместные попойки, разговоры, кто как провел погружение, и я не присматривался к ним особо, слишком уж был занят собственным выживанием. Сейчас я занят им не меньше, однако мысль, что, возможно, уже никогда не увижу их, не буду больше погружаться в это прекрасное море, заставило взглянуть на окружающее с большим вниманием. Подвести итоги, вспомнить самое интересное; понять, что потеряю, если вдруг навсегда стану невыездным из России.

«…Ну, например, зачем вообще люди погружаются?» – задавался я вопросами. Есть разные причины. Одни – просто ради экзотики; другие ставят рекорды; третьим нравится ощущение трехмерного пространства, ведь по земле мы только ходим, а под водой можем летать; кто-то ищет сокровища; кто-то… кормит рыбок.

Обучался у меня как-то один такой толстенный мужик. Гидрокостюм ему даже примерять не стали. Погрузиться-то он погрузился, а вот плавать ему – ну очень тяжело. Сел он грустно прямо под кораблем на дно, отдышался и все оставшееся время рыбок рассматривал. Во время обеда он вдруг спросил меня:

– Слушай, а рыб покормить можно?

– Ну покорми, – ответил я.

Он сгреб все оставшееся после еды со стола, сунул в полиэтиленовый мешок и взял его на второе погружение. Там, уже привычно устроившись на дне, начал раздавать рыбам пищу. Вскоре вокруг него собралась целая туча, а он вальяжно подавал крошки то одной, то другой… Вышел из-под воды просто счастливейшим человеком и сказал, что всю неделю с нами нырять будет. Мы его барином прозвали. Когда по вечерам за пивом все обсуждали погружения, он рассказывал про рыбье меню: «Зелёненькие-то, оказывается, помидоры любят, а мелкие, жёлтые такие, булку не едят…»

Я вспоминал, как нырял с японцами. Они остановились в соседнем отеле, причем сняли лишь одну комнату, вытащили из нее мебель и спали все семеро на полу. Мы, естественно, прикалывались над ними и строили разные догадки по поводу причины такого странного поведения. Это было явно не из соображений экономии – каждый из них платил, как за отдельный номер. Как тут не заподозрить групповое сексуальное извращение?

Однажды ко мне подошел Камото и сказал:

– Мистер Эб-сан, вы очень хороший человек. Мы посовещались и решили, что вы можете приходить ночевать к нам.

– Спасибо, конечно, – удивился я. – А зачем? У меня есть своя комната…

– Но вы же живете совсем один, а одни живут только одинокие люди, у которых нет даже друзей. Если вас это беспокоит, пожалуйста, не стесняйтесь.

Вот, оказывается, в чем дело.

…И ещё, я почему-то убежден, что даже в райских кущах, рано или поздно, так или иначе, нам чего-то становится очень не хватать и этого «чего-то» начинает хотеться. Причем объект вожделения, как правило, предмет далеко не первой необходимости. Он даже скорее всего нам и не нужен вовсе, но именно его больше всего хочется. В этом мы все. Я, например, всегда предпочитал говядину, хороший такой стэйк средней прожарки в перечном соусе. И здесь его замечательно готовили в нескольких местах. А вот свинины, по понятным причинам, не было ни в каком виде. И как её не хватало!

Так вот, помнится, мы сидели в ресторанчике с каким-то нашим военным атташе и ужинали. Он приехал сюда из столицы с сыном на уик-энд и, узнав о соотечественнике, работающем дайвмастером, попросил меня погрузить с аквалангом под воду свое чадо.

– Да не вопрос, приводи с утра, – согласился я.

В перерыве между работой минут десять мы поплавали с ним за ручку на мелководье. Денег за это я, конечно же, не взял, а от ужина не отказался – отец чувствовал себя немного обязанным, ведь паренек просто верещал от восторга. Надо сказать, что такая практика была очень распространена. Родители часто обращались с подобными просьбами, чтобы развлечь своих ребятишек, которым дайвинг не подходил ещё по возрасту. Подростки «загорались» с первого же раза и ждать шестнадцатилетия ни за что не хотели. Они толпами обивали потом пороги разных дайвинг-центров, пытаясь самостоятельно договориться с инструкторами любыми путями. Но дети и подростки могут сильно отечь даже на небольшой глубине, надо суметь удержать их почти на поверхности, не лишая, однако, удовольствия. Увидев как-то, кстати, свою пятнадцатилетнюю дочь, безуспешно пытающуюся склонить меня к должностному преступлению, один из туристов подлетел ко мне: «Даже не думай! – сказал он, протягивая пиво. – За это ты получишь больше, чем за угон самолета».