Хендрик Грун - Новые записки Хендрика Груна из амстердамской богадельни [litres]

СРЕДА 25 ноября

– Пусть мы немного старомодны, что простительно людям, чей средний возраст сильно за восемьдесят, но мы продолжаем любить Черного Пита, хотя некоторые воспринимают нашу любовь как дискриминацию, – сформулировал свою позицию Антуан.

– Черный Пит – славный парень. Будь я черным, я бы гордился им, как индюк, – заметил Герт.

– В сущности, дискриминация по возрасту куда более острая проблема, – рассудил Граме. – Хотелось бы мне посмотреть на молоденького Синтерклааса в сопровождении двух старых-престарых Черных Питов. Хоть бы и седых.

– А у молоденького Синти будет черная борода? – спросила Риа.

– Тогда его наверняка задержат, когда он залезет на крышу, – фантазировал Граме.

– Из-за подозрительных бесхозных подарочных коробок поднимется страшный переполох, страх перед терактами обернется настоящей истерией, и вся подарочная упаковка будет тут же запрещена.

СНОНЕМ проводил очередное собрание, и его члены, в свойственной им манере, обсуждали социальные проблемы. Мы много смеялись.

Но на повестке дня стоял и один весьма серьезный вопрос: должны ли мы принять в клуб нового члена вместо Эверта, а если да, то кого?

Все были согласны, что клубу нужна свежая кровь, хотя бы для того, чтобы в определенный момент не пришлось распускать клуб из-за недостатка членов. Но поспешность нам ни к чему. Каждый член СНОНЕМа имеет право выдвинуть (или не выдвигать) своего кандидата на следующем собрании. Оно состоится после Дня Синтерклааса, то есть после 6 декабря. Не ставя кандидатов в известность об их выдвижении, мы назначим им несколько недель испытательного срока, а потом проведем голосование. Очень, конечно, хлопотно, но выбор ответственный, и мы делаем его сознательно. Кроме того, у нас снова есть занятие. Чем ты старше, тем опасней застой. Под лежачий камень вода не течет.

Я собираюсь предложить кандидатуру господина Окки.

А еще мы тянули жребий, кто кому делает подарок ко Дню Синтерклааса. Мне досталось купить подарок Эдварду. Точнее, три подарка. Потому что в этом году правила такие: один презент не дороже десяти евро и два шуточных не дороже пяти евро за оба. В супермаркете “Акция” будет полно народу. Леония обещала приз за самый дурацкий подарок.

ЧЕТВЕРГ 26 ноября

Фармацевтический гигант, концерн “Пфайзер” покупает своего конкурента, концерн “Аллерган”, за сто шестьдесят миллиардов долларов. Ежегодный оборот объединенных предприятий составит шестьдесят миллиардов долларов. О чем и сообщает утренняя газета.

– Там немало и моих евро, – сказала госпожа Де Ганс.

Почти каждый обитатель нашей богадельни глотает в день несколько таблеток, но госпожа Де Ганс – настоящий оптовый потребитель. Во время утреннего кофе она ставит перед собой на стол два автомата, откуда на всеобщее обозрение появляются лекарства. После чего она проглатывает скромную трапезу, состоящую из таблеток всех цветов радуги.

– У вас, конечно, есть бухгалтер, чтобы отслеживать все операции, – восхитилась Риа.

Что вы, госпожа Де Ганс все делает сама. Среда – ее самый творческий день. В среду она глотает семнадцать таблеток. Я лично присутствовал при операции подсчета.

Впрочем, слияние двух медицинских фабрикантов выгодно обоим. Прежде всего потому, что в Америке им придется платить на миллиарды меньше налогов. Госпожа Де Ганс надеется, что от этого ее таблетки станут дешевле.

– Хотя их так и так покрывает страховка, – добавила она к удивлению присутствующих.

Наш турок, господин Окки, обречен нести ответственность за деяния своей исторической родины. На этот раз турки сбили русский истребитель, то ли пролетавший, то ли не пролетавший над территорией Турции.

– Твой Эрдоган играет с огнем. Если Путин разозлится, начнет такая катавасия, мало не покажется, – пролаял господин Пот.

Господин Окки не совсем усек, что такое катавасия, но за словом в карман не полез.

– Он не мой Эрдоган. Это подлый и опасный человек. Он построил лично для себя дворец на тысячу сто пятьдесят комнат. Не потому, что любит принимать гостей, а потому, что страдает манией величия.

Окки сказал не буквально это, так как его голландский небезупречен, но смысл был ровно такой. Он говорил спокойно, но если бы взгляд мог убивать, мы бы потеряли господина Пота.

ПЯТНИЦА 27 ноября

Вчера вечером во время короткого отключения электричества попадало пятеро жильцов. Понесенный урон был не слишком велик: одно сломанное запястье и несколько синяков. Когда погас свет и наступила кромешная тьма, многие граждане вместо того, чтобы оставаться на месте и ожидать развития событий, бросились искать свечи. Свечи должны были лежать в каком-то ящике. А спички, куда же подевались спички? К счастью, в большинстве случаев они не нашлись, иначе возникла бы высокая вероятность пожара. Старые люди, несмотря на богатый жизненный опыт и благоприобретенную мудрость, все-таки часто впадают в панику. Хотя в данном случае решение было простым: подковылять к двери, из-под которой пробивался слабый луч света, и приоткрыть ее, так как в коридорах исправно горело аварийное освещение. В конечном счете, большинство дверей все-таки открылось, и каждый спросил каждого, что случилось. Никто не имел ни малейшего понятия. Через десять минут свет снова зажегся, народ облегченно вздохнул, и раненые получили первую помощь.

– Я же подумала, что это теракт или вроде того, – чуть позже сообщала госпожа Квинт каждому, кто соглашался ее слушать.

– Мы не смогли бы убежать, наверняка не смогли бы, раз лифт не работал, – с важным видом изрек господин Пот. – Без лифта мы тут как крысы в мышеловке.

Госпоже Квинт не понравилось, что ее сравнили с крысой. Риа попыталась ей втолковать, что сказано было в переносном смысле, но вряд ли госпожа Квинт ее поняла.

– Ничего я не переношу, – возмутилась она.

Позже появилось официальное сообщение дирекции: причина отключения – работы в трансформаторной будке. Но все-таки некоторые жильцы, чтобы не пользоваться лифтом, попросили принести ужин к ним в комнаты. На всякий случай.

ПОНЕДЕЛЬНИК 30 ноября

Я пережил несколько тяжелых дней. В пятницу я машинально отправился к Эверту и даже постучал в его дверь, забыв, что он мертв и похоронен. Я сообразил это только там, перед дверью, и страшно расстроился. Плакал без слез. Отказался от ужина и лег в постель. Было четыре часа дня. Наверное, я заснул, потому что проснулся в десять вечера. И совершенно потерял представление о времени. В результате пролежал без сна до утра и потом проспал целый день. Разбудил меня стуком в дверь Антуан.

– Мы соскучились по тебе, Хенк. Ты не пришел пить кофе, вот я и подумал: надо зайти, проведать друга. Ну и вид у тебя… Что-то случилось?