Михаил Левитин - Возлюби ближнего!

Антон Федотович действительно не мог откликнуться на просьбу милиции, поскольку именно в этот день его пригласили в дачный трест для переговоров о работе.

Ровно в назначенный час Карзинов, тщательно выбритый, в отутюженном в ателье костюме, постучал в дверь с дощечкой «Директор» и, услышав громкое «войдите», переступил заветный порог.

От волнения и страха у Антона Федотовича задергалась левая ноздря, а в ногах появилась неукротимая дрожь.

— Садитесь, — любезно предложил директор треста. — У нас с вами разговор будет короткий. Все мне ясно. С документами вашими я ознакомился, самое главное сейчас — быстро оформить ваш перевод. Я думаю, мы этого добьемся… Хозяин у нас общий…

«Прав был старик, — подумал Карзинов, — пружина-то действительно сработала безотказно».

И впервые он подумал о старике Морщицыне хорошо, без желчной зависти, послав ему мысленно свою благодарность и самые лучшие пожелания.

— Когда бы вы могли приступить к работе? — спросил директор.

— Да как только передам дела на старом месте…

— Вот и хорошо, — обрадовался директор и, когда уже прощался с Карзиновым, неожиданно сказал: — Да… между прочим, тут анонимка пришла..

«Хитер, сукин сын, — подумал Карзинов. — Проверочку сделать хочет.. Ну, пусть… я уже к этой проверке два месяца готовлюсь…»

Директор открыл стол и достал хорошо знакомый Антону Федотовичу конверт.

— Какой-то доброжелатель в кавычках расписывает вас как самого заядлого подхалима…

«Так, так, — быстро сообразил Карзинов, — личного признания моего добивается…»

— Пишет, что вы ради интересов начальника в лепешку разбиться готовы… — улыбаясь, сказал директор.

«Намекну издалека», — решил Карзинов и, опустив глаза, проговорил скороговоркой:

— Из зависти все это написано, не иначе… А насчет начальства… если даже я и имел бы такую слабость, то кому, скажите, до этого дело?

Директор пристально посмотрел на своего будущего подчиненного, а Карзинов, помня советы Морщицына, продолжал речь в том же ключе:

— Кто знает, может быть, и есть за мной такой грешок. Люди есть люди… Со стороны виднее… Бывают и похуже пороки… пьянство или недисциплинированность… А угодить начальству — что же здесь плохого? Хорошему и чуткому начальнику всегда угодить хочется… А людей надменных и неблагодарных никто не любит… Это я не о себе, понятно… а вообще… по поводу анонимки…

— Гм… И вы не шутите? — поглядывая по сторонам, спросил директор.

— А зачем шутить? Шутки тут не к месту; я, товарищ директор, с детства не признаю никаких шуток, особенно если имею дело с серьезными людьми и разговариваю с ними с глазу на глаз, без свидетелей!

— Вот, значит, какой вы! — тихо сказал директор.

Хотя слова эти сами по себе ничего плохого не содержали, Карзинов ощутил вдруг снова, как дергается его левая ноздря.

О том, что произошло что-то непоправимо ужасное и что рухнули его надежды и долгожданная, первая в жизни большая удача ушла так же неожиданно, как и появилась, Антон Федотович понял, уловив холодный, недобрый взгляд директорских глаз.

Директор взял со стола конверт с анонимным письмом и протянул его Карзинову.

— Знаете что, гражданин Карзинов, вы нам не подойдете… Нам с такой психологией работники не нужны…

У Карзинова перехватило дыхание.

— Товарищ Чарусьев, — забормотал он плаксиво, — как же так? Вы же уже согласились… Товарищ Чарусьев…

— А я не Чарусьев, — мрачно сказал директор. — Вашего Чарусьева сняли пять дней назад… Вот ему бы вы подошли… Определенно…

Как это ни покажется странным, но именно последние слова директора дачного треста вселили Антону Федотовичу некоторую надежду.

Нащупав в кармане пальто анонимку, Карзинов бережно разгладил конверт и переложил письмо в пиджак.

«Кто знает, — подумал Карзинов, — а вдруг еще когда и пригодится? Пружина и верно безотказная… Не будь таких непредвиденных обстоятельств, все бы, возможно, по-другому было… Агриппине про этот случай ничего не скажу… Странная она какая-то последнее время… Уйти грозится… Только все это пустой разговор… поздно ей от меня уходить, да и незачем… Такая же неудачница…»

Как всегда, по дороге домой он купил соленый батон; как всегда, трижды нажал кнопку звонка. Но дверь никто не открывал.

— Зачиталась, наверно, — сердито буркнул Карзинов. — А может быть, в прачечную ушла или в кино, картину какую-нибудь новую смотрит?

Антон Федотович достал ключ и открыл дверь. Войдя в квартиру, он снял пальто, прошел на кухню, зажег газ и начал искать кастрюли с приготовленным обедом. Но кастрюли оказались пустыми.

Карзинов прошел в комнату. И здесь на буфете он увидел исписанный листок бумаги, который принял вначале за электротоковскую жировку.

«Антон, — писала Агриппина Леонидовна, — не жди меня и не ищи. Я уехала. Надоела мне такая жизнь. Попробую все сначала начать, хотя по годам вроде и поздновато. А тебе желаю удачи, ищи верные пружины, богатей и строй свой персональный коммунизм. Вещей никаких не беру, от имущества отказываюсь в твою пользу. Что бы ни случилось, а к прежнему не вернусь. Три романа, лежащие на этажерке, прошу вернуть в библиотеку. Привет. Агриппина».

Антон Федотович дважды перечел записку, взял карандаш и осторожно подчеркнул слова «вещей никаких не беру, от имущества отказываюсь в твою пользу».

«Чего-то меня от этих сюрпризов знобить стало», — подумал Карзинов и полез в платяной шкаф, чтобы достать какую-нибудь теплую вещь.

Натянув на себя ярко-зеленую бумазейную кофту, купленную недавно в магазине уцененных товаров, Антон Федотович нащупал в кармане какой-то сверток.

Это оказалась сложенная вдвое тетрадь с длинной надписью:

«Смета на строительство дачи и покупку необходимого для нее оборудования».

Карзинов покачал головой, криво усмехнулся:

— Вот она, мечта… Рухнувшая голубая мечта! Дачка… Машина… Односемейный коммунизм… Рухнуло…

Антон Федотович повертел тетрадку в руках, потом сильным, резким движением порвал ее пополам, бросил в дальний угол комнаты.

— Все рухнуло…

Прямо перед глазами на стене висела фотография Агриппины, и, хотя красовалась эта карточка уже больше года, Карзинову показалось, что видит он ее в первый раз.

— Ушла… Уж если такая тихоня от меня ушла, — злобно сказал Карзинов, — значит, я действительно всем неудачникам неудачник!

Он протянул руку, чтобы сорвать фотографию. Но почему-то передумал и, зябко поеживаясь, отправился на кухню. Здесь Антон Федотович поставил на газовую горелку чайник и принялся нарезать батон тонкими, ровными кружочками.