Михаил Левитин - Возлюби ближнего!

— А обо мне и раньше в газетах писали, — жмуря от приятных воспоминаний глаза, ответил чемпион. Он достал из бокового кармана аккуратно сложенные газеты, развернул одну из них и громко прочел дрогнувшим от волнения голосом: — Заглавие: «Сердечная благодарность». «Мы, бывшие больные, находившиеся на излечении в районной больнице, от всей души благодарим работников санитарного транспорта, которые своей четкой и слаженной работой в условиях плохого состояния дорог в нашем районе обеспечивают бережную и быструю доставку больных на предмет госпитализации, чем активно содействуют скорейшему выздоровлению трудящихся». Следует двадцать шесть подписей, — после длительной паузы гордо добавил чемпион и смущенно опустил голову.

— И все же, — не унимался Ручинский, — все же, уважаемый богатырь, не понимаю причин вашего недовольства. Ведь там, в этом городке, у вас нет никаких условий для роста… Вы там зачахнете, уважаемый, пропадете!

— Не пропаду, — как бы в раздумье сказал Матрацев, — и не зачахну. А вот обучусь на шофера и буду одновременно машину водить и исполнять обязанности брата милосердия. А в свободное время соберу ребят и сделаю из них таких Поддубных, что они на весь мир прогремят!

Но радужные планы Захара Матрацева, кому бы он о них ни докладывал, не встречали сочувствия. То же самое произошло и тогда, когда чемпион поделился своими мечтами с Леонидом Юлиановичем.

— Вы с ума сошли, Матрацев! — воскликнул Чурков, выслушав своего подшефного геркулеса. — Придуриваетесь вы, вот что! Да-да! И не морочьте, пожалуйста, голову. Ни себе, ни людям! Ступайте в бухгалтерию, получите зарплату и торопитесь на тренировку. Не забудьте — восемнадцатого отборочные соревнования. Вы должны к ним подготовиться не только физически, но и морально!

«А может быть, и действительно я чего-то не в ту сторону гну?» — спрашивал себя Захар, расписываясь в ведомости на зарплату. Но проходило несколько часов, и, возвратясь к себе в комнату, Захар снова предавался печальным раздумьям. Он подолгу валялся на тахте и перечитывал полученные из родного города отцовские письма.

«А у нас, дорогой сынок, — писал отец, — погода стоит такая, что лекции культурного университета на вольном воздухе проводим, и очень даже хорошо получается. Между прочим, ребята из школы вместе с железнодорожниками воскресник устроили и пруд старый очистили — так что есть где и с удочкой посидеть, и на лодочке покататься. По твоей медицинской линии тоже новости имеются: доктора Грунатова Феодосия Иннокентьевича орденом наградили, и на его операции посмотреть приезжали иностранцы, а среди них два негра из Америки, которым был устроен царский прием, а известный тебе гармонист Василий Афанасьевич Ходаков подарил им на память один баян на двоих собственного производства, поскольку эти негры родные братья и являются не только докторами, но и оба хорошо играют на аккордеоне, что они и засвидетельствовали, исполнив в порядке живой очереди по два куплета песни «Подмосковные вечера» на прощальном вечере в клубе.

Ходят у нас еще слухи по поводу строительства большой электростанции, а уж когда будет вдоволь энергии, тогда возьмемся и за осушение болота, которое недалеко от вокзала и занимает зазря много полезной территории. Обо всем этом в районной газете статья была напечатана, а известная тебе райсоветская сторожиха, по прозвищу Трансляция Андреевна, передавала по секрету, что в исполкоме очень этой статьей недовольны, поскольку хлопот с этой станцией не обобраться и придется нажимать на министерство. Вот насчет спорта у нас стало хуже, поостыли малость ребята, разленились без тебя… Был бы, говорят, наш заводила Захар, мы бы свои ресурсы показали, а без него спортивная работа, как цветок без воды, — вянет…»

Именно в такие дни Захар выслушивал от своего тренера наибольшее количество замечаний, и партнеры куда слабее его добивались победы так легко, будто бы боролись не с известным Матрацевым, а с каким-нибудь слабеньким новичком.

— Что-то захандрил наш Матрацев, — говорили одни. — Не иначе как на судью обижен, уж больно он к нему на последних соревнованиях придирался.

— Не знаете вы нашего Захара, — иронически замечали наиболее солидные болельщики. — Здесь не иначе все, как на почве безответной любви.

Были и такие, что искали причину в квартирных ссорах, финансовых затруднениях, а один даже высказал предположение, что некий иностранный спортклуб, видя в Матрацеве серьезного соперника на международной арене, организовал через специально засланную агентуру отравление чемпионского организма ядом замедленного действия.

Кончились все эти пересуды тем, что по настоянию товарищей-спортсменов Матрацева строжайшим образом осмотрели врачи. Пришлось пропустить шесть тренировок, чтобы сделать потребованные докторами семнадцать анализов, и хотя в результате этих утомительных процедур Матрацев потерял в весе еще два с половиной килограмма, однако анализы никаких отступлений от нормы не показали.

Огорченные таким результатом, врачи назначили бедного Захара на повторные анализы: мол, без причин ничего не бывает.

Но тут, к счастью, вмешалась квартирная соседка Захара, старушка Власьевна, называвшая Матрацева не иначе как «коллега», поскольку долгое время работала санитаркой в больнице и ушла на пенсию по достижении очень предельного возраста.

— Хватит, голубчик! — сказала Власьевна, сострадательно и тревожно поглядывая на осунувшееся лицо Матрацева. — Опомнись, пока не поздно… Не ходи ты больше по врачам и по обследованиям. У тебя организм к этому не приспособлен… он этого не вынесет…

Узнав о недомогании своего кумира, Леонид Юлианович Чурков вызвал Захара к себе в кабинет и сказал:

— Вот вам, Матрацев, путевка, поезжайте в Сочи, бронзовейте до полного удовлетворения, отращивайте бицепсы и готовьтесь к будущим схваткам!

Однако и пребывание на черноморском побережье пользы не принесло. Все больше и больше подтачивал неведомый недуг богатырское здоровье Захара, и все грубее и удивительнее становились ошибки, которые он допускал на тренировках.

Как-то Захара навестил его земляк, соученик по школе, а ныне работник местного Заготзерна, Сергун. Он без конца рассматривал обои матрацевской комнаты, читал вслух развешанные дипломы и адреса, подходил к окну, качал головой, гулко пощелкивал языком, любовался газовой плитой, любовно поглаживал острые ребра калорифера и, перед тем как уйти на вокзал, с трудом сдерживая раздражение, сказал:

— Завидую тебе, Захар. Молодец, что из нашей глуши утек. Никогда не думал, что насчет таких вещей смозгуешь.

— Это ты про какие вещи? — спросил Матрацев.