Олег Дивов - Мы идём на Кюрасао

— Петюнчик! Ты ли это? Спускай паруса! Давай к нам чай пить! Ой, глядите! Да у него флаг пиратский! Эй, Петюня! Дружище! Гроза морей! Ха-ха-ха!!!

Тизенгаузен сидел красный, как варёный рак.

— Капитан! — прошептал канонир Оглоедов. — А то жахнуть?

Пётр молча показал ему кулак.

Шняги сходились под свист и улюлюканье с одной и гробовое молчание с другой.

— Адмиралу Тизенгаузену — ура! — надрывались на встречном судне.

А вот этого не надо было. Потому что Пётр переменился в лице, вскочил на ноги, прошёл к рулевому, отодвинул его и взял управление.

— К повороту, — сухо приказал он. — Слушай меня. Абордажа не будет. Оглоедов! Бей картечью по парусам. Бери выше, если кого там зацепишь — не пощажу.

Пиратский экипаж, до этого переносивший унижение стоически, теперь с горящими глазами бросился по местам. «Чайка» пошла на сближение.

— Давай, Оглоедов, — сказал Пётр. — Покажи им. Пали!

Жах! У пушчонки засуетились, заряжая. Жах! На встречной шняге поднялась суматоха, там махали руками, истошно орали, кто-то сиганул за борт.

Паруса у встречного были уже как решето, а Тизенгаузен целил острым носом «Чайки» ему под корму.

— К повороту!

В последний момент «Чайка» легла на бок. Хрясь! Мелькнули белые лица, раззявленные рты, воздетые кулаки — и промелькнули.

— Пусть теперь походят по матушке по Волге, без руля-то, да без ветрил, — сказал Тизенгаузен. — Чего молчим, пиратские морды?

— Ура капитану Тизенгаузену!!! — раздалось над великой русской рекой. — Ура! Ура! Ура!

Пётр Тизенгаузен стоял на корме, твёрдой рукой направляя «Чайку» к великим свершениям. Над коротко стриженой головой капитана развевался пиратский флаг.

Водный приступ к богатому торговому селу Большие Концы стерегла крепостица. Это ветхое сооружение, возведённое, сказывали, аж при царе Горохе, было в новейшие времена оснащено российским штандартом и пушечной батареей при инвалидном расчёте. Сейчас штандарт грустно висел книзу, пушки убедительно торчали из бойниц, инвалиды безалаберно покуривали на крепостной стене.

«Чайка» заблаговременно спустила пиратский флаг, прикидываясь гражданской посудиной. Тизенгаузен рассчитывал сбыть в Больших Концах награбленную мануфактуру, пополнить запас провианта да разузнать новости.

Не тут-то было. Едва шняга приблизилась к крепостице на выстрел, одна из четырёх пушек окуталась дымом, шарахнула, и по курсу «Чайки» поднялся водяной столб.

— Ну-у, началось… — бросил Пётр, стараясь не подавать виду, что на душе заскребли кошки.

Он послюнил палец и высоко поднял его над головой. Ветер дул еле-еле, впору было сажать команду на вёсла.

— Проскочим? Или не проскочим? — подумал вслух Пётр.

— На таком ходу не проскочим, — уверенно сказал канонир Оглоедов. — Там в наводчиках Фёдор Кривой. Ему, заразе, целиться самое милое дело: лишний глаз не мешает. Сейчас ещё далековато, а чуть ближе подползём — утопит нас с одного залпа.

— Откуда знаешь? — удивился Пётр.

— Так Фёдор мой учитель, — гордо сообщил Оглоедов. — Я на этой самой батарее служил малость, пока в острог не загремел.

— За что посадили-то?

— За страсть к пальбе, — непонятно объяснил Оглоедов.

— Понятно, — сказал Тизенгаузен. — Эй, старпом! Ложимся пока в дрейф, а там видно будет.

— Боцман! — рявкнул Волобуев. — Ложимся пока в дрейф, а там видно будет!

Дед Шугай метко заметил, что кричат людям прямо на ухо только глухие и тупые.

От крепости отвалил ялик и неспешно погрёб к «Чайке».

Тизенгаузен, заложив руки за пояс, стоял под мачтой и размышлял, не поднять ли снова пиратский флаг, раз уж такое дело, но не мог решиться. Теплилась ещё надежда, что им отсигналили по ошибке. А может, вышло предписание каждое судно так встречать в Больших Концах — ради предотвращения.

Ялик подвалил к борту. В лодчонке оказался красномордый прапорщик, неопрятный и пахнущий сивухой.

— Который здесь будет капитан Тузигадин? — спросил он. — Примите от коменданта пакет, ваше благородие.

Пётр сделал каменное лицо и взял письмо так лениво, будто пакеты от комендантов приходили к нему каждый Божий день.

— Подождите ответа, милейший, — буркнул он.

— Дык, — прапорщик кивнул. — Ага, и ты здесь, Оглоедина, морда разбойная? Дома не сидится, в истопники подался?

— А дома-то что хорошего? — мирно отвечал Оглоедов. — Баба постылая, работа каторжная, да семеро по лавкам.

— Узнаешь теперь работу каторжную, — пообещал ему прапорщик.

Пётр развернул письмо.

«Милостивый государь Пётр Петрович! — писал комендант. — Поскольку велено мне губернатором бесчинства на Волге-матушке прекратить, и самого вас, сыскав, представить, осмелюсь рекомендовать следующее. Сдавайтесь-ка вы, голубчик, подобру-поздорову, пока дело не зашло слишком далеко. Нынче ещё можно ваше предприятие обрисовать как неумную проказу и выставить вас перед губернской властью, простите всемилостивейше, молодым романтическим идиотом. Смею надеяться, отделаетесь порицанием и вернётесь домой вскорости. Проявите благоразумие. То же и папенька ваш советует, от коего передаю сердечный привет и полное прощение» .

Тизенгаузен сложил письмо вдвое, потом вчетверо. Снова развернул. Перечитал. Опять сложил. Окинул взглядом своих людей. Команда ждала, что скажет ей капитан, затаив дыхание. В глазах флибустьеров горели собачья преданность и русская надежда на авось.

Даже «молодой романтический идиот» сообразил бы, что станется с экипажем, вздумай «Чайка» сдаться. Пока Пётр с комендантом будут гонять чаи, пиратов закуют в кандалы и ушлют куда Макар телят не гонял. Ибо что положено Тизенгаузенам, то не положено Оглоедовым.

А ведь Пётр обещал им Кюрасао.

— Флаг поднять… — хрипло выдавил Тизенгаузен.

Его не расслышали, команда заволновалась.

Пётр откашлялся.

— Флаг поднять! — звонко скомандовал он. — Эй, прапорщик! Живо на борт. Ты мой пленный.

Прапорщик оттолкнулся было веслом, но красномордого выцепили багром за шкирку и с хохотом втянули наверх.

— Это вам даром не пройдёт, — сказал прапорщик, лёжа на палубе. — Нет такого закона, чтобы государева человека за шиворот таскать.

— Принайтуйте государева человека где-нибудь на самой корме, а то от него воняет, — распорядился Пётр. — Боцман! Всем по чарке за почин сражения.

— Ура капитану Тизенгаузену! — взревела команда.

На мачте взвился чёрный флаг. Под ним «Чайка» сразу как бы приосанилась, заново ощутив себя не мирной речной шнягой, но отчаянным пиратским кораблём.

Крепость снова окуталась дымом и шарахнула аж во все четыре ствола. Комендант давал понять, что принимает вызов.

Пётр ждал водяных столбов, но их не было.