Марианна Гончарова - Кенгуру в пиджаке и другие веселые рассказы

Над седой равниной моря жил Шика-парикмахер по прозвищу Буревестник. Ну, не моря… Прута. Буревестником его прозвала наша мама. Имя это прижилось, а главное — Шике-парикмахеру оно очень нравилось. Шика служил дамским мастером и, причесывая клиенток, буревестничал по разным поводам. Например, реял он над очередной клиенткой, реял гордо и свободно, звеня ножницами, размахивая полами халата.

— Вы помните, была в магазинах селедка с красным глазом?! — замирал на секунду Шика для пущего эффекта. — Помните? Нету! — многообещающе поднимал Шика указательный палец левой руки, мрачно глядя на отражение клиентки в зеркале. — И уже не будет ни-ког-да! О чем это говорит? — тоном экзаменатора спрашивал он. Дама в кресле неловко и тревожно ежилась. — Вот то-то и оно! — торжественно заканчивал Шика-Буревестник свою тираду. — То-то и оно! — продолжал он, оставляя клиентку наедине с тяжкими думами по поводу катаклизмов, которые вызовет исчезновение селедки с красным глазом. — Буря! Скоро грянет буря!

Так угрожал он в зеркало отключением электричества, воды, кислорода, повышением цен, неурожаем и войной с Китаем.

Но главная весть, которую он яростно и упорно доносил до своих клиентов, была старость.

— Идет старость, дамы! Причесывайтесь сейчас! — гневно клокотал Шика-парикмахер. — Причесывайтесь сейчас! Пока молоды. Потом будете вы причесываться или не будете вы причесываться — от этого уже не будет никакой пользы. И никакой разницы.

Шика, изящный, в позолоченных очечках, считался в Черновцах мастером высшего класса и причесывал, как он сам говорил, только первосортных дам. Мама входила в их число. Нашу маму Шика причесывал особенно тщательно и дольше всех, отчего папа наш всегда нервничал.

— Какой сорт! Какой сорт! Вы посмотрите на эту пр э лестную гр э ческую головку! — приговаривал Шика, колдуя над маминой прической, при этом он прищелкивал языком и качал головой от восхищения.

Время от времени он отпрыгивал в сторону, откидывал голову и смотрел на маму так, как глядит художник на свою работу. Иногда Шику приглашали к нам домой, и он причесывал нас с сестрой перед походами в театр или на концерт. Однажды его пригласили стричь сестре косу. Он распустил ей волосы, взвесил их на руке и задумчиво сказал:

— Нет.

Потом подумал еще раз и повторил уже резче:

— Нет и нет!

И в третий раз он погладил роскошные волосы сестры и вынес окончательный вердикт:

— Таки да — нет!!!

И пошел стращать, размахивая руками, как крыльями, чем закончится для всех нас и для сестры эта неосмотрительная стрижка: и замуж в приличную семью ее не возьмут, и все от нее отвернутся, и вообще — от этих всех напастей моя стриженая сестра может! начать! курить!!! И тогда — все! Все!

К слову, моя сестра носит косу до сих пор, и все у нее хорошо — она не курит.

Если мама долго не приходила в парикмахерскую, озабоченный Шика звонил нам домой.

— Это Шика-Буревестник! — кричал он в трубку. — Мадам, или вы сменили мастера? — ехидно интересовался он. — Нет? Так что ж вы сидите дома и не идете причесываться? Имейте в виду, чтоб это не застало вас врасплох: у вас осталось не так уж и много, хочу вам сказать. Каких-нибудь двадцать-тридцать лет — и Шика-Буревестник уже ничего не сможет из вас сделать. Не теряйте времени! Если вы будете причесываться регулярно, — великодушно обещал Шика, — старость вас не заметит. Пройдет мимо и не заметит.

Шика готов был сделать краше весь мир. Встречая на улице красивую женщину, он вежливо кланялся ей и заводил проникновенную беседу о пользе парикмахерского искусства для отдельно взятой головы. Лохматая голова оскорбляла его эстетический вкус.

— Женщины — это украшение нашего мира. Если вы, такая видная женщина, ходите по улицам косматая, как медведь гризли, от этого жизнь тускнеет, наполняется хамством и повышается уровень преступности! — распалялся Шика-Буревестник.

Тогда, в моем детстве, когда Шика предрекал непричесанным женщинам скорую безнадежную старость, ему уже было за семьдесят. Но он боролся за красоту в этом мире изо всех сил. И сегодня, когда моя мама возвращается из парикмахерской, куда по привычке ходит регулярно, все еще очаровательная и элегантная, я понимаю, что Шика-Буревестник был прав и сделал для моей мамы невозможное. Старость ее не заметила. Прошла мимо и не заметила.

Зубик, вернувшись из туристической поездки в Голландию, решил освоить новый бизнес. А именно: начал разводить кур. И действительно: сколько можно питаться импортными гормональными монстрами, чемпионами по бодибилдингу имени старшего Буша?

Правильно, Зубик! Его поддержали все, включая районное начальство.

Зубик завез цыплят, таких уже не желтых, подростков, и на открытие курятников — двух небольших кирпичных сараев, которые гордо именовались павильонами, — Зубик пригласил военный духовой оркестр. Оркестр сыграл узбекскую песню «Чичалери», что означает «Цыплята». Солировал сам дирижер в звании майора. Подогретый шампанским, он голосил: «Ой, мои вы-и цыплятки, о-ой, мои вы-и касатки! Вы пушистые комочки, мои будущие квочки». Праздник удался, и во всех местных газетах поместили фотографию Зубика и его жены Зины.

Через несколько месяцев, в канун Нового года, в первом павильоне Зубик застал страшную картину: куры пали.

— Чумка, — поставил диагноз ветеринар, — вызывайте эпиднадзор, уничтожайте всех оставшихся птиц.

Во втором павильоне жизнь протекала по-прежнему. Куры выясняли отношения, петухи азартно вели организационно-массовую работу. Параллельно куры активно клевали все, что валялось на расстоянии досягаемости клюва.

— Так они же здоровы! — возмутился приговору Зубик.

— Они — носители! — безапелляционно отрезал примчавшийся эпиднадзор. — Уничтожайте. А то — штрафные санкции, не расплатитесь…

Хорошо сказано: «уничтожайте». А как? Расстреливать их, что ли?.. Зубик пригорюнился.

— Давайте окна в павильоне откроем. На дворе мороз, минус 18. Поморозятся за ночь и падут… — предложил выход сторож.

Зубик с женой Зиной суетливо, не глядя друг другу в глаза, открыли окна павильона и молча уехали в гадком настроении.

Наутро, опасливо войдя в сарай, Зубики увидали очаровавшую их картину. Куры сидели в огромной живой пирамиде, в центре которой восседал огромный петух с глазами бультерьера. Куры периодически организованно обменивались местами и выглядели бодрыми и здоровыми. Бультерьер смотрел на хозяев внимательно и зло. Он явно оголодал. Зубик спиной сполз по двери и задумался. Подгоняли угрозы о штрафных санкциях. Решили — кур не кормить, окна не закрывать. Жена Зубика Зина по дороге домой рыдала, повторяя глупое: «Зачем, зачем…»