Андрей Ломачинский - Академия родная

Это сейчас энтузиазм от бесплатной низкоквалифицированной физической работы выглядит странно, а тогда при правильном подходе и хорошей организации дела такое было не в диковинку. Работали мы с огоньком, и в общем-то с удовольствием. Не сказать, чтобы мы горели идти на субботник, но уж коли пришли, то «сачка давить» у нас считалось позором. И не в «совковстве» тут дело. Скорее в воинском коллективизме и… удали молодой, что ли… И в нелегальном пикнике, конечно.

От нашего взвода лететь в «Сайгон» за шашлыком выпало Коле. Мы его науськиваем: «Миля, беги первым, чтоб потом ожидаючи не томиться, когда перед тобой гонцы с других взводов «шашлычную линию» на полдня закажут. Тот было припустил, а от него, словно от тройки на Масленицу, звон бубенцов. Миля остановился и умоляет: «Мужики, дайте бумажных денег, чего вы мне железных рублей насыпали, карманы рвёт, неровен час порастеряю!» Железные рубли никто не любил. Помните такие здоровые кругляки с Лениным, чуть ли не по полкило весом? Народ упрямится, рад, что от железа поизбавлялся – бегите, товарищ Миляев, и не рассуждайте. Тот вздохнул, ещё пуще зазвенел и побежал.

Пришли мы на указанное место, сразу за Кафедрой Травматологии. Появился полковник Пяточная Кость и давай нам фронт работ показывать. Мы всё уяснили, козырнули, перекурили и принялись поставленную задачу выполнять – подбирать мусор, сгребать старую листву в кучи, грузить всё это на носилки, таскать и сваливать в ещё б о льшие кучи. Чуть-чуть поработали – Коля прибегает. Глаза виноватые, как у побитой собаки. Мы сразу спрашиваем: что произошло? Тот в землю уставился и вздыхает тяжело: «Бейте меня, мужики, придется шашлыком делиться, я пять рублей по дороге потерял». Плачется, что всё из-за того, что мы, гады, его не послушались и перед вылетом на «Сайгон» нагрузили железом, как американский тяжёлый бомбардировщик Б-52. Бить мы его не стали, обошлись устным выговором – мол, когда бежишь, то как замполит говорит, «обязан слушать по сторонам», чтоб быть начеку, если по асфальту деньги зазвенят. А тот ни в какую вины не признает: «Какой там „по сторонам“, если мой карман гремит громче трамвая на перекрестке». Делать нечего, обойдёмся урезанной шашлычной пайкой. Сив из «Яиц» прибежал, потом Изя с «Очков». Зашли мы за кустики, по очереди из трехлитровой банки хлебнули пивка, подобрели и Колину недостачу простили.

Вдруг появляется Чернов. Да не один, а с Оленькой! Оленька была любимица нашего курса – все мы её знали и при всяком случае с ней заигрывали. Но Оленька была барышня крайне независимая и редко кому отвечала взаимностью. Мы не обижались, Олин снобизм терпели и всегда просили Чернова опять с ней приходить. А еще она была очень умной. И милой. И уже большой – ей уже два годика. Чернов, он ведь ещё на третьем курсе женился, вот к выпуску и подросла его дочка. Мы, как обычно, самого Чернова проигнорировали и сразу давай его дочке глазки строить. А Чернов и говорит: «Оленька, попроси дядю Лома, дядю Милю и дядю Сива с тобою часок поиграть. Видишь, каким они делом нехорошим занимаются – вместо работы пиво пьют. Хоть обстановочка тут крайне антипедагогическая, но пусть лучше дяди на этом субботнике хоть одно полезное дело сделают – за тобой посмотрят, а я пойду зачёт по ОТМС сдам!»

Оказывается, у Чернова висел «хвост» по организации и тактике медслужбы. А на этой злючей и самой милитаристской кафедре должников не жаловали и никаких поблажек им не давали. Явиться туда сдавать зачёт с дочкой было: а) невозможно, б) категорически противопоказано. Это на детских болезнях можно было препода своим отпрыском умилить. На ОТМС бы просто гаркнули и выгнали без разговоров. А у Чернова действительно ситуация дурацкая получалась – жена его только-только отучилась и пошла работать учительницей, и у них там в школе в этот день тоже какое-то профсоюзно-активистское мероприятие с ударно-комсомольским уклоном проходило, молодой учительнице присутствовать надо было позарез. Вот и пришлось Чернову наплевать на субботник и остаться дома с ребёнком. Но висела ОТМС с назначенной на сегодня пересдачей, а уж такое проигнорировать никак нельзя, пришлось как-то выкручиваться.

«У-тю-тю-тю, смотри, Оленька, сейчас дядя Миля тебе покажет, как на бизоне кататься!» С этими словами Чернов посадил Оленьку на Колину холку, и пока довольный Миляев носился с ребенком по кустам, по-английски тихо смылся. Не успели мы оглянуться – папашки и след простыл, хочешь не хочешь, юное создание на наших плечах в прямом и переносном смысле. Оленьке кататься на бизоне скоро надоело, а Коле захотелось ещё пива. Пока бизон пошел на водопой, Оленьку пересадили на меня: «Смотри, Оленька, какой дядя Лом длинный, это ты сейчас на жирафике кататься будешь!» И я побежал кросс по пересечённой местности. Потом подошла очередь Сива: «Оленька, садись на ослика!» Потом эстафету перенял наш тяжелоатлет Поляков: «Видишь Оленька, дядя Поль какой хороший слоник!» Слоника сменили на коня-Студента, а его в свою очередь на бегемотика-Батю. Оленька спросила: «Где бегемотик?» Как где? Кто самый упитанный, тот и бегемотик! Батя кряхтя загрузил Оленьку на шею. Оленька запротестовала: «Бегемотик не так!» Мы оторопели. Ух ты какая умная – разбирается! Оленька, а как бегемотик?

Оленька задёргала ручками и ножками, требуя, чтобы её сняли. Затем она стала враскоряку, упёрлась ладошками в землю: «Бегемотик так!» Батю вмиг поставили раком и водрузили Оленьку к нему на спину. Бегемотик мелкой рысью засеменил к ближайшей мусорной куче. Оленька пришла в восторг, но одной верховой езды ей показалось мало: «Бегемотик, а песенку?» Батя попытался отмазаться, что бегемотики песенок не поют, а лишь оглашают Африку страшным рёвом, но зоологические подробности Оленьку не устраивали. Дитё нервно заёрзало на Батиной спине и весьма твёрдо повторило: «Хочу песенку!» Батя, словно настоящий гиппопотам, стал широко раскрывать рот и запел: «Курсанта-медика не трожь, в руке пинцет, в кармане нож, а в голове густой туман…» Оленька прислушалась, а потом недовольно скривилась: «Песенка фу-у-у. Про плохих дядьков! Хочу другую песенку!» Батя из последних сил нежно заблеял гимн ВМА: «А-а-академия родная, мы всегда горды тобой…» Дитё захныкало. Батя перешёл на крупный галоп с латынью: «Гаудеамус игитур, ювенес дум сумус…» Дитё блаженно заулыбалось. Мы принялись подпевать. Видя такое всеобщее внимание, Оленька удовлетворённо захихикала. Батя пел и бежал на четвереньках, но боялся уронить ребенка и как мог выкручивал шею, пытаясь заглядывать себе на спину. Тут-то бегемотик и налетел на мусорную кучу. С разбегу Батина голова ушла в мусор по самые плечи, Оленька слетела со спины, но, к счастью, приземлилась на дурно пахнущую, но всё же мягкую вершину кучи. Раздался мелодичный звон, а потом детский плач.