Марта Кетро - Плохие кошки

Японская квартира оказалась узкой, как шкаф, захламленной и холодной. Японец включил Фрэнка Синатру и определил мне миску для воды. Любая кошка слушает музыку. Это видно по шизанутому взгляду в одну точку. Кажется, что кошка часами втыкает в бесконечность. На самом деле это ты так внутрь себя смотришь. И в голове играет музыка. Синатру крутил японский плеер — квартира вообще была набита техникой. Мне мало толку от высоких технологий, потому что, когда на лапе когти и волосы, хрен наберешь какое слово на клавиатуре. Нет, я, конечно, потыкала в ноутбук всеми частями тела, чтобы на экран вышло слово HELP. Японец остолбенел, увидев меня с ногами на клавиатуре. Схватил со стола газету и шваркнул мне по хвосту. От обиды я забилась под стол. А он не стал меня выковыривать и ушел в ванную, я услышала шум воды. На полу осталась газета. Она состояла наполовину из иероглифов, а наполовину — из английских слов. Мельком я разглядела в газете заметку о кошке, которая ходит на задних лапах.

Я представила, как в один прекрасный день японец перестанет смотреть на меня так, будто я мечтаю нагадить в углу, и увидит во мне маленького человека. И я стану первой в мире кошкой, которая влюбилась в мужчину. Рано или поздно заведет себе реальную бабу, а я буду мстить и ссать ей в туфли. В конце концов, мне стало скучно под столом, потянуло к людям. Я бесшумно прошла через комнату и заглянула в открытую дверь ванной. Там стояло большое белое корыто сплошь в электронике, с прозрачной стенкой, верх инженерной мысли. Японец сидел в корыте с каким-то гаджетом И дрочил. О господи. Может, сразу убить его? Прыгнуть на полку и нечаянно уронить светильник в воду. Я где-то читала, что японцы верят: несчастливая в прошлой жизни женщина возвращается к людям в виде кошки с раздвоенным хвостом, чтобы мстить. Раньше японцы обрубали кошкам хвосты, но теперь вроде поуспокоились. Я почему-то представила, как этот японец топит в ванной новорожденных котят, даже не сменив воду. Мне захотелось выпить и пожалеть себя.

Японец вышел из ванной в белом халате с двумя ватными палочками, торчащими из ушей. Я улучила момент и метнулась к открытому окну, за которым росло дерево. Он кричал что-то, но я не стала слушать. В животном мире все проще и ярче — ты живешь инстинктами, потому что твой век короток и нужно успеть размножиться. Если бы меня превратили в бабочку, я бы откладывала личинки. Но мне придется иметь дело с котятами — и хоть от этого факта хочется выть как пес, но нужно смотреть правде в лицо.

Схватки застали меня на улице, и я успела забраться на чердак многоквартирного дома. Сюда в слуховое окошко пробивается солнечный луч, и можно весь день греть спину, перемещаясь вместе с солнцем. Зря люди говорят: родила как кошка. Что типа это не больно, потому что кошка — не Ева, которую наказали за змею и яблоко. У меня от боли усы дыбом вставали. А потом из меня стали вываливаться слепые голые обезьянки. Первый, второй, третий. Четвертый вышел весь помятый. Я перенесла одного за другим в угол, где не сквозит. Они запищали как струна от расстроенной гитары. Если бы кто-то мне сказал, что так будут звучать мои дети, я бы еще в прошлой жизни записалась в сумасшедший дом. Совершенно не понятно, что делать с котятами. Чему их учить? Человечности и гуманизму? Я подвинула обезьянкам пузо, чтобы не окоченели, и они стали тыкаться и искать соски. Бог мой! Разницы между кормящей женщиной и кошкой нет никакой — просто во втором случае у тебя хлещет сразу из шести дырок на животе, как из простреленного вымени.

Через неделю они открыли глаза. Взгляд был нефокусирующийся, цвет — темно-серый, который дается от рождения всем живым существам без исключения, включая японских младенцев. Но мокрый асфальт — это ведь не бывает надолго. Глаза новорожденных остаются серыми недолго, рано или поздно всходит солнце. Я смотрела на котят и чувствовала родное и забытое счастье. Как-то сразу стало понятно, что они отличаются.

Волга родилась красоткой. Сразу было видно, что будет пушистой и ласковой. Такую кошку каждый бы взял в семью. Волга учит меня мурлыкать, потому что я единственная в мире, у кого это не получается. Яша родился страшненьким: такой криволапый заморыш, по которому сразу видно, что очень живучий. Дарвин был теплым, пухлым и жрал как не в себя. Отваливался от пуза последним, когда остальные смотрят пятый сон. Когда я стала приносить детям корм с улиц Токио, Дарвина приходилось придерживать за шкирку, чтобы остальным что-то досталось. Стоило его отпустить — и он уничтожал все, сжирал со скелетом и чешуей, если в корме были чешуя и скелет. Жук был совсем слабеньким. Он пищал тише всех, ленился есть и протестовать, если братья отталкивали его от еды.

Когда котята засыпали, я уходила с чердака на поиски еды. Еды нужно много, поэтому я училась воровать. Живой организм привыкает ко всему, и скоро я вообще забуду, каково это было — быть в теле женщины. Разгуливать везде, будучи высоченной как антенна, с пальцами рук и ног. Существам компактного размера в мире удобнее. Ты настолько мелкая козявка, что воспринимаешь мир из района человеческих лодыжек, не забывая засунуть нос в любую дыру. Но у тебя нет тела в привычном понимании, то есть ты ходишь на четвереньках и на цыпочках одновременно. И это сильно меняет твою личность. По сути, кошка — мелкое подленькое существо, которое приспосабливается к обстоятельствам. Я исследовала все ближайшие улицы без названий и пространство за ними, где трава колосится как в джунглях, и деревянные здания носят крыши не домиком, а шляпой, и стены увиты плющом.

Когда я вернулась на чердак, чтобы кормить детей, Жук лежал без движения. Ему стукнуло десять дней, а он оставался маленьким и серым, как будто только рожденным Жук помер, не прошел естественный отбор. Японцы считают, что дети, умершие преждевременно, попадают в ад, потому что принесли слишком много грусти своим родителям Я взяла холодного котенка за шкирку и унесла вниз на газон. Расковыряла яму задними лапами. Здесь лежит мой ребенок без имени и креста — потому что я никудышная кошка. Я поняла, что котята абсолютно не готовы к жизни на улице. И глупо надеяться, что я смогу научить всех троих воровать рыбу в магазине, озираясь, не летит ли в башку гэта. Единственное, что я могу для них сделать, — устроить каждого к людям.

Говорят, на воле кошки живут в три раза меньше, чем в доме с людьми. Там тебе и ласка, и покой, и ветеринарный уход. И дрыхнуть ты можешь по двадцать часов в сутки, прожив в тепле и сытости лет пятнадцать вместо отведенных бродяжкам пяти.

Все думают, что красивой кошке очень просто найти хозяина. Это не так. Есть экстремальные коты, которые подходят ко всем подряд на улице, мяукают и трутся о чужие ноги. Они никогда не знают, что получат в ответ — ласку или пинок под пузо. Но умный кот сам выбирает себе хозяина, и я решила все как следует подготовить.