Александра Мадунц - Осторожно! Злой препод!

— Должна, — вздохнула собеседница. — Но как представлю, что кого-то заставят меня замещать — легче отработать самой.

Вот это и называется — профессиональная деформация.

Как бы там ни было, с индивидуальным планом мы развлекаемся уже два года, причем правила постоянно меняются. Со временем я вроде попривыкла. Как окажусь на кафедре, так вытаскиваю журнал и заполняю графу-другую — сразу много мне как существу нервному не осилить.

На самом деле, конечно, не совсем так. Обычно я думаю: «Надо, надо заняться индивидуальным планом», — но заставить себя удается примерно один раз из четырех. Иногда даже беру его в руки, однако не решаюсь открыть — очень уж противно.

В общем, я наивно полагала, что теперь он вряд ли чем-нибудь способен меня удивить. Но я недооценивала наше министерство!

В конце семестра, зайдя на кафедру специально с целью внести окончательные коррективы в любимый документ (а то еще из отпуска вызовут, обнаружив неполадки, это мы уже проходили), я нашла в нем таинственную записку. Послание доброжелателя гласило: «Сложив все полученные цифры, вы должны получить одну тысячу пятьсот пятьдесят — не больше и не меньше!»

Несколько опешив, я обратилась к секретарше:

— Вы не подскажете, что это значит?

— Очень просто, — объяснила Мария Петровна. — Вы ведь весь год заполняли план, правильно? Вам осталось совсем немного. Видите цифры в графах? Сложите их все. Только надо обязательно получить одну тысячу пятьсот пятьдесят, а то результат будет недействителен.

Я медленно опустилась на стул.

— Почему-то многие так реагируют, — сочувственно кивнула собеседница. — Хотя, казалось бы, стало гораздо проще. Раньше у всех получались разные цифры, а теперь одинаково — одна тысяча пятьсот пятьдесят.

— Но как, — возопила я, — как я могу получить такое число, если у меня выходит совсем другое! Это же арифметика, понимаете, арифметика!

Мне вспомнилась фраза из анекдота: нет ли у вас другого глобуса? Проблема в том, что арифметика объективна, другой не может существовать даже на Марсе.

— Ладно, — улыбнулась Мария Петровна. — У меня есть совет специально для таких, как вы. Если у вас перебор часов, уменьшите их до нужного количества в любой из строк. А если нехватка…

И она от руки щедро вписала новую графу. Название было более чем подозрительно: Индивидуальная работа по заданию зав. кафедрой .

— Ровно сколько надо, столько туда и поставьте.

— Интим не предлагать… — неслышно прошептала я, глядя на смутившую меня фразу.

Хотя нельзя быть такой испорченной! Необязательно ведь интим, правда? Может, я сажала цветочки у начальника на даче? Или мыла окна на кафедре. Или, например, ночью тайком снимала дворники с машин опрометчивых водителей. Что наиболее вероятно, поскольку работа явно такого свойства, что на бумаге ее лучше не конкретизировать.

— Не грустите, — с сочувствием прервала мои размышления секретарша. — Хотите, я вас порадую?

— Хочу! — взбодрилась я.

— Осенью бюджетников ждет повышение зарплаты, — тоном опытной гадалки заявила собеседница.

Известие меня живо заинтересовало.

— На много?

— Вас, доцентов, на триста семьдесят девять рублей, — заглянув в листочек, отчиталась Мария Петровна.

Я, не удержавшись, громко заржала.

— Вот, — доброжелательно продолжила секретарша, — все так реагируют. Я же знала, что вас развеселю.

Признаюсь, особо умиляла девятка в конце. Триста восемьдесят мы, очевидно, уже не заслужили.

Сразу вспоминается замечательное разъяснение, вычитанное мною в любимом журнале «Наука и жизнь».

Работа — это сила, умноженная на путь (A = F x S). Путь — скорость, умноженная на время (S = v х t, А = F x v х t). Кроме того, как известно, знание = сила и время = деньги. Подставляя это в формулу для работы и выражая деньги, получаем: ДЕНЬГИ = РАБОТА/(ЗНАНИЕ х СКОРОСТЬ). То есть при одном и том же объеме работ, чем больше у тебя знаний и чем быстрее ты справляешься, тем меньше получаешь.

Согласитесь, в этом есть рациональное зерно?

— Какая дивная формула, — раздался из-за спины голос Веры Георгиевны. — И главное, вечная.

Я автоматически выпрямилась, одернула юбку и попыталась хоть немного отряхнуть рукав от мела. Присутствие Веры Георгиевны всегда действует на меня мобилизующе.

Обернувшись, я увидела у нее в руках огромный букет. Он состоял в основном из орхидей, но были там и другие цветы. А самое удивительное — в центре примостилась птичка дивной красоты и пушистости. Правда, искусственная, но выглядела словно живая.

— Студенты подарили? — не без тени зависти спросила я.

— Бывшие студенты, — с легкой улыбкой поведала собеседница. — Удивительно, правда? Они ведь совершенно не обязаны нас помнить. Если мы делаем свою работу хорошо, то потому, что считаем это правильным, а не ради благодарности. Но как все-таки приятно, когда к тебе приходят через несколько лет и говорят добрые слова!

Я кивнула. Когда я работала первый год, со мною произошла печальная история. Ее даже историей не назовешь — так, необходимый жизненный опыт. С частью студентов я контактировала довольно близко — встречала в общежитии вместе с ними праздники, пела там собственные песни под гитару. В конце концов, разница в возрасте между нами была несущественной… хотя, признаюсь, первая же попытка найти общий язык вне математики сразу выявила различие поколений.

— Александра Игоревна, как вы относитесь к воскресенью? — застенчиво спросил меня на перемене староста.

Остальные учащиеся, стоя рядом, напряженно ждали ответа.

Я, чувствуя судьбоносность момента, с осторожностью уточнила:

— Вы подразумеваете день недели или религиозное верование?

— Э? — опешил собеседник. — Я подразумеваю рок-группу.

Я навсегда запомнила, как эти студенты поздравили меня с днем рождения. Прихожу на занятия — там пусто. Я опешила. Вдруг открывается дверь, и ко мне торжественно шествует ученик с розой. Вручает ее мне, дверь снова открывается — за ней стоит следующий. И так двадцать три раза — как раз по числу моих лет.

Закончив курс математического анализа, они позвали меня проводить белые ночи. Мы гуляли по центру — Медный всадник, Адмиралтейская игла, разведенные мосты — и беседовали о смысле жизни и других удивительных, непрактических, важнейших в мире вещах. А под утро меня вдруг пронзило: скорее всего, я никого из группы больше никогда не увижу. Впрочем, даже если увижу, мы станем чужими. Студенты уходят, а мы остаемся. Это правильно. Нельзя всю жизнь пробыть семнадцатилетним. Блажен, кто смолоду был молод, // блажен, кто вовремя созрел. Они, созрев, меняются, а их место займут другие, и я должна помнить об этом каждую минуту, расставаясь с прошлым без сожалений.