Михаил - Белая женщина

— Вы меня убедили, Костик. А я, старая дуреха, вся извелась. Действительно, мне необходимо отвлечься. С завтрашнего дня мы с шейхом Мустафой начинаем перечитывать Тургенева, — пообещала Варвара Исааковна. После Костикиных литературоведческих объяснений настроение её явно улучшилось.

— А я что? — как обычно, не подумав, сказал шейх Мустафа. — Я всего Тургенева перечитаю. Ведь его, кажется, звали Иван?

— Иван, душа моя, Иван, — воскликнула растроганная до слез Бух-Поволжская и вновь прижала своего любимца к трепетной груди.

Усилия Костика по доведению Варвары Исааковны до состояния тургеневской девушки не прошли даром. В ближайшем номере «Голой правды», за подписью Варвары Исааковны, была опубликована статья о не простых взаимоотношениях Муму и Герасима. По мнению замечательной актрисы, несмотря на то, что Муму и Герасима разделял языковой барьер, большое различие в возрасте и они были выходцами из разных слоев общества, большое чувство между ними возникло с первого взгляда. Это не означает, что в их отношениях все было идеально гладко. Наоборот, сословные предрассудки, различия в религиозных убеждениях, Герасим был далек от религии, но тяготел к иудаизму; Муму, в свою очередь, склонялась к исламу вплоть до ваххабизма, все это не могло не создавать между ними некоторого напряжения. Но два любящих сердца никому не дано разлучить. Да, действительно, энергия, бившая фонтаном в юной Муму, иногда приводила её к тому, что она убегала за ограду усадьбы и с веселым лаем носилась по всему поселению. Иногда, быть может, из-за девичьей порывистости и свойственного молодости максимализма она оказывалась в соседских дворах. Но всегда, автор статьи особо подчеркивала, всегда, легкая увлеченность быстро отступала, тучи рассеивались, и Муму вновь возвращалась в объятия Герасима. В заключение пытливый исследователь творчества Тургенева писала, что хотя произведения классиков учат нас быть мудрыми и рассудительными, важно всегда держать свое сердце открытым большому чувству. Чему также учат произведения классиков.

— Архиважно, как учит пророк Магомет, всегда обращаться к первоисточникам, — дополнил на словах публикацию Бух-Поволжской шейх Мустафа.

После прочтения глубокого, открывающего новые горизонты в науке литературоведческого труда Варвары Исааковны, и в Костике пробудился писательский зуд. В результате двух бессонных ночей и трех дней без пищи и воды появилась повесть «Как закалялась сталь». Похудевший и побледневший Костик примчался с повестью в редакцию «Голой правды». Появление Костика в четыре часа ночи в не застегнутых брюках и в разных сандалиях кого-то могло бы насторожить. Но главный редактор газеты, Светлана Аркадьевна Капустина, заявила ему, что тема сталеварения интересна узкому кругу специалистов, а возглавляемая ею газета общественно-политическая, и посоветовала молодому автору поискать специальное издание, занимающееся вопросами производства стали. Разгневанный Костик ответил, что если Капустина не хочет, чтобы всю оставшуюся жизнь ей не было бы мучительно больно за бесцельно прожитые годы, то повесть должна быть опубликована.

Перепуганная открывшейся перспективой, Светлана Аркадьевна согласилась пополнить «Закаленной сталью» редакционный портфель. Но после того как Костик бодрым, строевым шагом покинул редакцию, вся в слезах, позвонила мне домой и заявила, что Костик совершенно не в себе, выглядит ужасно, возбужден очень. Дошёл до такой температуры кипения, что начал закалять сталь и угрожает изувечить её, Капустину Светлану Аркадьевну. Этого Светлана Аркадьевна допустить не может, так как тянет на себе всю «Голую правду». Вопрос о ее безопасности — это, по её мнению, вопрос политический:

— Угрозы Костика — это угрозы не лично Светлане Аркадьевне Капустиной, матери двоих детей. Это угрозы Светлане Капустиной как мужественному редактору «Голой правды», как видному общественному деятелю, наконец.

Она потребовала подключить все силы: от израильской полиции и БАШАКа до отдельного хора девочек-бедуиночек имени невинного шейха Мустафы. В противном случае она угрожала обратиться за помощью к своему законному супругу, руководителю Русского Исламского Фронта, Глебу Петровичу. Их связывают три месяца совместной жизни, о которой у Светланы Аркадьевны остались самые тёплые воспоминания. Далее Капустина выразила глубокую убежденность, что такой авторитетный политик, каким является Глеб Петрович, не может оставить в беде свою законную и, если быть до конца откровенной, любящую его супругу.

Таким образом, перед чеченским полевым командиром Барабанщиком встал извечный русский вопрос: «Was zu machen?» (Что делать?). Как всегда ни минуты не раздумывая, я энергично принялся за дело. Первым делом я позвонил в «Южную Вишню» и дал указание Инбар Белобородько собрать главарей русской мафии на совет в Ливна. Явка обязательна для всех, включая находящихся в сумасшедшем доме. Вслед за этим я позвонил доктору Лапше, и мне пришлось попросить его временно приостановить занятия вокалом и лечение импотенции и начать подготовку к поступлению в стены вверенного ему учреждения впавшего в писательство главу офакиских мусорщиков. Об исполнении, естественно, доложить.

После того как личный состав русской мафии был построен, я обратился с прочувствованной речью ко всем присутствующим:

— Господа бывшие офицеры. В нашем теперешнем положении мы не можем ждать помощи ни с Востока, ни с Запада. Мы должны брать быка за рога и действовать решительно.

— Простите, за что брать быка? — взволнованно переспросила Оксана Бен Ханаан, которая вела протокол, но ее вопрос я проигнорировал.

— Нашего боевого товарища, Костика, контузило в бою куском закаленной стали. Он нуждается в срочной медицинской помощи. Я только что говорил с доктором Лапшой. Он ждет. Друзья, многие из нас, в свое время, в той или иной степени закаляли сталь…

В эту минуту я увидел Костика. До меня дошло, что я дал команду Инбар Бен Белобородько свистать всех наверх, не объяснив сути дела. Добросовестная секретарша Эйдлина вызвала всех, в том числе Костика. В моей речи возникла заминка, но своё воспитательное действие на слушателей она уже успела оказать.

— Ложись на носилки, дружище, — сказал сентиментальный Кац, глядя на Костика сочувственным взглядом, — я и Пятоев доставим тебя в больницу.

Поддавшись общему настроению, Костик почувствовал себя раненным в голову и, пошатываясь от слабости, подошел к носилкам.

— Бледный совсем, наверно много крови потерял. Довести бы, — пробормотал заботливый Пятоев, аккуратно укрывая Костика одеялом. Эти слова дошли до слуха офакимского политика, и ему стало совсем худо. В отделении тяжелораненого уже ждал доктор Лапша.