Михаил Жванецкий - Женщины

Я отвечаю непрерывно, как пулемёт, стреляющий в себя. От своих ответов я похудел и озлобился. На бегу, на ходу, в трамвае я отвечаю вам.

– Да, да, – кричу я вам внутри. Весь ваш облик – наглость. Наглость обиженная, наглость задумчивая, наглость спешащая, наглость любящая, наглость едящая, пьющая, слушающая и орущая. Прочь изнутри!

По верёвке протянутой я бегаю от вас к правительству. Я ему даю советы. Из нас всех оно в самом сложном положении. Я сам не знаю, как дать независимость, оставляя в составе, как от труса ждать смелого решения, как искать истину в единогласии. Я согласен – делать что-то надо, и думать что-то надо, и я ночами должен, ночами, заменяющими день, и подменяющими вас, я должен, должен!

Я бегу и говорю.

– Да, да, да. Не могу я найти лёгких решений, и трудных решений, и средних решений, оставаясь в рамках Международного валютного фонда и соблюдая патриотизм.

Я один думал. Я с другом думал. Ещё умней меня и холоднокровней.

Почему премьер должен думать о перспективе, если его завтра снимут? Почему он должен думать о перспективе? Я сам думал, я с друзьями думал, умней меня и холоднокровней. Мы напились того, что купили. Мы прекратили поиски решений, потому что сутки, а мы только на пороге.

Мы напились, и я любил, как мне кажется, от безысходности, или меня любили от другой безысходности, или мы любили друг друга от общей безысходности.

Потом долго любили меня. Потом чуть-чуть любил я.

И снова вы.

Как вы кричали, что именно вы придумали третью сигнальную систему у человека. Что вы устроили Аркадия ремонтировать слуховые аппараты для гипертоников. Что это вы приспособили фотовспышки для чтения слепыми объявлений об обмене жилплощади. Что это вы дали телеграмму в Америку Эсфирь Самойловне прекратить поиски работы и сварить что-нибудь вкусное для мужа.

И я снова завёлся и побежал к правительству.

– Что? Что? – кричал я. – Что это за идея использовать неплатежи для взаиморасчётов? Что это за идея считать долг Родине своей зарплатой, а армии не показывать противника уже десять лет?

А тут сзади завелись вы.

– Это я ему сказала, ставь здесь батареи, повесь там радиолу, и видите, как хорошо.

Все, все, все, все… Слишком много.

Такое количество идей тазепам не берёт! Дормидрол в вену. Кровь вниз. От мозгов к ногам. И я принимаю смелое решение заткнуться внутренне. Перестаю подключаться. Мысленно я в стороне. Ни Кремль, ни вас, моя радость, не успеваешь поцеловать в задницу, как там уже чей-то зад, кто-то уже целует.

И тут я с содроганием узнал о переводе государственного транспорта в частные руки без права пользования на местах, а вы в это время придумали хлорофилл и глазное дно. И сто раз напоминали о том, что вы предупреждали…

Простите, ай донт ноу, ай гоу ин Yugoslavia partizanen in the Bosnia and Gerzogovina.

Бесконечно целую и крепко жму ваше горло, моя последняя.

Ваш Кутюрье по матери.

Your boyfriend Michael.

– Простите, где лучше всего знакомиться с одесскими дамами?

– На помойке.

– Не понял.

– Там такие дамы. Такие красавицы. И уже полуодетые. Уже в домашних тапочках и халатах, и суетиться не надо. Всё чётко по звонку. И думать не надо.

Постучал ведром по машине:

– Что-то я Вас раньше не видел. Вы недавно. А Вас как зовут? Ой! У Вас прилипло. Вы вчера арбузик ели? Мы тоже ели. Давайте я поколочу. Вот! Здесь можно сильно! Вот… Теперь ополоснём… А я – Михаил. Ну, до свиданья…

– Кстати, машина здесь в одиннадцать. Они звонят… Вам не слышно. Бедненькая. Так можно в собственных отходах задохнуться. Я не дам. Зайду за Вами. Вот и я. Уже звонили. Я с ведром… И Вы уже с ведром. Боже, как Вам идёт это ведро! Это вечернее? А я в галстуке… Мне привезли… О! Вы на высоких каблуках. Позвольте, я два ведра, а Вы проводите меня. Да, Вы правы… А что они скажут?.. А увидев Вас на каблуках… А меня в светлом костюме… Что они скажут… А мы скажем, что это наши общие помои… Нет. Рано… Мы поменялись мусором… Нет… не поймут.

Шёпот: «Как вырядились, ненормальные, и мусор специальный подобрали. Он нашёл коробки от «Розы Люксембург». Она – обёртки от духов. Они что, не едят? Смотри. Пошли, сцепившись вёдрами. Он под ведро её схватил. Обнял ведром… А что тут страшного? Когда в ведре духи. Это роман помойный. Мусорная драма».

– Так как зовут Вас?

– Марианна.

– Я – Михаил.

– Я знаю.

– Я знаю, что Вы знаете. Так я звоню Вам завтра?

– Нет телефона.

– Нам позвонят с мусоровоза, любимая.

– Тс-с! Ведро в ведро и кто нас разлучит?

Кто рыбок любит наблюдать в аквариуме, кто – зверушек в зоопарке, я баб люблю наблюдать.

Как ходят, как передвигаются…

Очень успокаивает.

Задумчивые есть какие-то, тоже лежат себе.

А есть, что бегут, не стоят никогда, всё время крутятся, не присядут.

Между собой стрекочут.

Сидят некоторые. С книжкой даже. Но это редко.

Больше – вдвоём, втроём.

В причёсках такие есть.

Мех вдруг вот здесь, здесь или здесь. В общем, там, где у неё его не ждёшь.

Или вдруг пуговка или булавка. Ну это, конечно, мужики им воткнули, они носят.

В чулках бывают. Даже летом. Мужики надели, они и не снимают.

И перебегают, знаешь, так озабоченно. Так и кажется, что знает куда. Так деловито бежит, бежит, значит, там наткнётся на что-нибудь – обратно бежит тоже деловито-деловито. Пока не наткнётся. Тогда поворачивает и в третью сторону бежит. Ну полное впечатление, что знает куда. Но если пунктиром составить сверху – беспорядочное движение. В магазин забегает, вроде знает, зачем. Ну ткнётся туда-сюда – выбегает и дальше бежит.

А в капюшонах которые, вот им всегда кричат – не слышат и не видят, только впереди себя. Два капюшона если встретились посреди дороги – вообще ничего не видят, хоть дави их мусоровозом. А чего: им тепло, окружающих нет.

Мужики тоже, когда чулки носили в ХVI веке, бегали всё время. А вот брюки надели – как-то успокоились. Теперь эти всё у них переняли и бегают, бегают.

А подойдёшь – убегают. И погладить себя не дают. Она, конечно, страдает, если её гладят или там щипают, но если поймал, держишь крепко, то уже гладишь, гладишь… Пока не вырвется. А зачем вырываться, зачем? Ну понимает же, что гладить будут, далеко не убежишь. Так нет, вот этот пусть гладит, а вот именно этот – нет.

Хотя сами мужики говорят, что разница между ними небольшая. Но эти, видимо, чувствуют. И страшно кричат, если не тот гладит, страшно кричат.

Так что все, кто настоящую тишину любит, одни живут.

В супружеской жизни самое неприятное – нестыковка во времени. Допустим, вы хотите ругаться, а она пошла спать. А вам надо. А вам просто надо: и время есть, и повод прекрасный. И не в кого всё это. Все слова выстроились – не в кого запустить. На ваш крик: «Ты что, спишь?» – нет ответа. «Ты чего это вдруг ночью спишь?» Такая жена нам не нужна.