Алексей Оутерицкий - Блондинка с загорелыми ногами (Скажи утке нет!)

– Я... – Президент почему-то не решился сказать, что он всего лишь пошутил. – И что же, им сейчас показывают такую вот... штуковину? – подобрал он определение увиденному.

– Им найдут что показать, не сомневайтесь, – вставил Подберезовский почему-то многозначительно. – Надолго запомнят, я вам обещаю.

– Нет, этот у нас в единственном экземпляре, – гордо ответил академик. – Красавец, правда?

– А... зачем он?

– Ну как... – Академик вдруг замялся и в поиске поддержки неуверенно посмотрел на Подберезовского.

– Ну как! – немедленно вступил тот. – Это же гомункул! Ему обязательно найдется применение, обязательно! Это вам не какой-то обычный клон, которых навострились делать все, включая самые, что ни на есть захудалые, лаборатории стран третьего мира. Вы же видите, какой он красивый. И полезный, – подумав секунду, добавил Подберезовский. – В конце концов, это престижно, иметь своего гомункула! Уверен, что скоро это станет модно, а государство, не умеющее вырастить такого вот красавца, не посмеет называть себя развитым. Вот увидите!

Некоторое время президент молча смотрел на здоровенного мужика без кожи, плавающего в физиологическом растворе, а мужик смотрел на него. Не выдержав его немигающего и строгого, как показалось президенту, взгляда, он первым отвел глаза.

– А зачем воронка? – поинтересовался он.

– Жратву засыпать, – коротко ответил академик. – Сыплешь ему жратву, включаешь насос, жратва идет по шлангу-пуповине, поступает ему в живот, там переваривается. Все очень просто. И, что характерно, назад ничего не выходит. Безотходное, так сказать, производство.

– И что он переваривает?

– А что ему в воронку засыпают, то и переваривает. Он неприхотлив, и это еще одно его несомненное достоинство, – похвастался Подберезовский. – Если хотите, можете бросить в воронку пачку сигарет. В виде эксперимента. Он сожрет.

– Я не курю, – напомнил Подпутин. В его голосе, кажется, прозвучали нотки сожаления. – И вообще, не надо сызмальства приучать его к никотину... – Он замолчал, предпринимая еще одну попытку пересмотреть животастого мужика. – Кажется, он что-то говорит? – Президент приблизил лицо к колбе, всмотрелся в мутноватую жидкость, с трудом справляясь с мальчишеским желанием постучать по стеклу.

– Говорить он еще не научился, – академик развел руками, – он просто шевелит губами.

– А что он умеет делать?

– Пока ничего. – Академик развел руками вторично.

– Как это ничего? – заволновался Подберезовский. – Он умеет пускать пузыри! Это у него очень даже здорово получается!

– Ну-ну... – Президент помолчал. Почему-то ему очень хотелось рассмотреть, что у этого огромного мужика между ног, но, как назло, именно в том месте в растворе скопилось много мути, а спросить у академика он постеснялся. – Ладно, идемте дальше. – Он вздохнул и решительно повернулся к выходу.

В дверях он не утерпел, оглянулся. Зависший в невесомости гомункул плавно повернулся к нему спиной, его здоровенный розовый зад без кожи так же плавно приподнялся... Через секунду президент воочию убедился, как здорово этот мужик умеет пускать пузыри...

– А ну-ка, откройте и эту тоже, – приказал президент, и Подберезовский умоляюще сложил руки.

– Владимир Владимирович, так мы не дойдем до главного!

– Ничего, ничего, – возразил тот. – Посмотрим, что вы тут еще на государственные денежки наворотили. С гомункулом, Борис Абрамович, как я догадываюсь, была ваша идея?

Подберезовский отвел глаза.

– Деньги, деньги... А вы попробуйте вырастить такого с нуля. С ним на одной только жратве разоришься, – тихо, почти про себя огрызнулся он. Затем, нервно мотнув головой, поторопил академика теперь чуть громче нужного: – Открывайте, открывайте, президент ждет.

Павлов опять забренчал связкой.

– Прошу.

Уже имея некоторый опыт посещений лабораторий, президент подозрительно всмотрелся в чрево открывшегося помещения, сделал неуверенный, мелкий шаг вперед и внезапно остановился.

– После вас, уважаемый... После вас, – кашлянув, проговорил он и пояснил: – Вы тут хозяин.

Павлов понимающе кивнул и первым вошел в тускло освещенное пространство комнаты, уставленной, как показалось Подпутину, стеллажами. За ним последовал Подберезовский и только затем порог переступил президент.

– Что все это значит? – удивленно спросил Подпутин.

Конструкции, принятые им за научные стеллажи, оказались самыми что ни на есть обычными многоярусными нарами, на которых, как он убедился секундой позже, всмотревшись, отдыхали люди. Благодаря этим нарам лаборатория походила на многоместную камеру переполненного до крайности следственного изолятора. Только относительные чистота и комфорт, свежий воздух, обеспечиваемый отличной вентиляционной вытяжкой, плюс наличие сортира и душевых кабинок отличали это место от места в казенном доме. Услышав и узрев вошедших, народ зашевелился, людские фигуры внизу с кряхтеньем заворочались, опуская ноги на пол, некоторые уже встали, а другие, с верхних нар, принялись ловко, что выдавало большой навык в этом деле, спрыгивать вниз. Раздались самых различных тембров и оттенков эмоций голоса – басовитые, высокие, хриплые, радостные, недовольные:

– Кормежка, что ли?..

– Да нет, опять профессор с этим, горбоносым... Наблюдения записывать будут. Опыты свои, мать их, продолжают.

– Лучше б покормили... – ворчливо выразил кто-то мнение большинства.

– Мать вашу! – выкрикнул чей-то звонкий голос. – Это ж президент!

Теперь уже все обитатели камеры-лаборатории сгрудились возле вошедших, обступив их плотным кольцом. Враждебности в их действиях не чувствовалось – одно только любопытство; у президента создалось впечатление, что находящиеся здесь соскучились в первую очередь по зрелищам.

– И немудрено, – озвучивая свое предположение, сказал он. – Поставили бы, что ли, людям телевизор... Ведь даже окон нет.

Приглядевшись, он заметил, что народ здесь довольно сытый, ухоженный, одет в большинстве своем в чистые больничные халаты или домашние спортивные костюмы – самую топовую одежду медицинских стационаров, санаториев и других, подобного рода мест. Его смущали только какие-то непонятного назначения выпуклости под одеждой большинства. У кого-то выпирало острым в районе живота, у кого-то сбоку, у кого-то в районе паха, спины, а у многих – во всех этих местах одновременно.

– Во, слыхали, что говорит сам президент! – обрадованно выкрикнул мордастый, с тщательно выбритыми щеками мужик в полосатой пижаме, что усиливало его сходство с зэком. У него, как отметил Подпутин, выпирало в районе живота и из левой подмышки, отчего мужику приходилось держать левый локоть приподнятым.