Алексей Оутерицкий - Блондинка с загорелыми ногами (Скажи утке нет!)

– Это оружие намного лучше, чем автоматы Калашникова, – уверенно сказал Подберезовский. Он вздохнул и присел на корточки напротив Повелителя вселенной. Их разделяла ткань плотной материи метра два длиной на метр ширины. Олигарх взял в руки очищенный от заводской смазки механизм, внимательно осмотрел его с разных сторон, еще раз набрал в грудь мазутного воздуха...

– Только коротко, – предупредил Бастурхан. – Я тебя знаю, блудливый речами человек. Твое вступительное слово затянется на добрых полчаса, а я не желаю тратить столько времени на пустяки. Меня ждет свежий кумыс. Итак...

– Итак, – послушно стравив набранный для длинной речи воздух, – приступил к речи короткой Подберезовский, – мы видим, и даже держим в руках – то есть, проще говоря, имеем – прекраснейшую модель новейшего стрелкового оружия, так сказать, венец мысли человеческого гения, творение, которое, не побоюсь этого слова, как не боялся своих слов государственный деятель мирового масштаба, бывший генсек ЦК КПСС, а также первый и единственный президент Союза Советских Социалистических Республик, господин Подгорбачев, который...

– Я, кажется, тебя предупредил, – напомнил Бастурхан.

– Ага, ага, виноват... Значит, мы имеем ружье МП-2010 «Панч» – последнюю разработку французской фирмы «Манурин», – перешел к конкретике Подберезовский. – Это гладкоствольное ружье калибра сорок миллиметров, которое имеет две пистолетные рукоятки, вес два килограмма с небольшим, ударно-спусковой механизм револьверного типа... Вот, видите, это двадцатикамерный магазин, который вмещает в себя, соответственно, двадцать «мячиков» из твердого каучука, которые поражают противника на дистанции до пятидесяти метров. Сила воздействия сравнима с нокаутирующим ударом боксера-тяжеловеса. Кстати, «Панч» в переводе с английского и есть «удар кулаком». – Закончив просветительскую речь, Подберезовский посмотрел на Бастурхана победно.

Тот, в свою очередь, посмотрел на стоящих рядом Таджибека и Богурджи. Двое, получив разрешение в виде его кивка, присели рядом и по очереди прошептали что-то ему на ухо. Бастурхан кивнул, посмотрел на ружье в руках ожидающего заслуженную похвалу Подберезовского, затем перевел взгляд на его довольное лицо.

– Хочешь испробовать «Панч» на своей шкуре? – вкрадчиво спросил Повелитель, и олигарх натянуто улыбнулся.

– Простите, Бастурхан Бастурханович, не понял.

– Если ты не понял – разъясняю... – Бастурхан тяжело и неритмично задышал. – «Панч» – это удар кулаком. В переводе с английского.

Он неожиданно и очень легко вскочил на ноги. Вскочили и Таджибек с Богурджи, и, с небольшим запозданием – искренне недоумевающий Подберезовский.

– Но за что! – закричал он, а ружье в его руках случайно нацелилось в грудь Повелителя вселенной.

– Охрана! – гневно, с изрядной примесью испуга закричал Таджибек, и олигарха немедленно и очень профессионально скрутили сильные смуглые руки, предварительно отобравшие у него новейшей разработки многозарядный французский агрегат.

– Покушение на Повелителя вселенной, – пораженно выдохнул опомнившийся Богурджи. – Этот человек покушался на жизнь Величайшего из величайших!

– Смерть! – закричали монголы. – Смерть похожему на Фридмана человеку!

Разгрузка вагонов стихийно прекратилась и трех военачальников со скрученным визирем в центре обступила разгневанная толпа.

– Отставить, – спокойно приказал Бастурхан, и начальник охраны сделал знак своим людям.

– Но в чем заключается моя провинность? – вскричал насмерть перепуганный банкир. – Бастурхан Бастурханович, вы же умнейший человек, вы же прекрасно понимаете, что это вышло случайно, что ружье даже не было заряжено, хотя это не имеет ни малейшего значения, потому что если бы оно и было заряжено, хотя заряжено оно вовсе не было, но и в этом случае, разве я посмел бы нажать спусковой крючок, чтобы, не дай, конечно, боже, не причинить случайно вреда такому Великому и, даже, в некоторой степени, не просто Великому, а, не побоюсь этого слова...

– Молчать! – рявкнул Повелитель. – Твое последнее слово, человек... Я слушаю.

– Но в чем меня обвиняют? – выкрикнул Подберезовский. – Шить мне покушение, Бастурхан Бастурханович – это, знаете ли, просто смехотворно, вы сами должны прекрасно это понимать. Нынче, знаете ли, не тоталитаризм. То есть, опять же извините, сейчас, конечно, тоталитаризм; вы, извиняюсь за выражение, правитель жесткий, хотя, безусловно, и справедливый – да-да, очень, надо признать, справедливый и мудрый, – но, опять же, сами понимаете, даже авторитарное правление, если подойти к этому вопросу объективно…

– Не называй меня Бастурханом Бастурхановичем, извилистый делами человек. Сколько раз можно повторять, – уже относительно спокойно оборвал его Бастурхан.

– Хорошо, пусть будет Повелитель, – пробурчал олигарх. – Я спрашиваю, в чем меня обвиняют. Если, конечно, отбросить идиотские обвинения в покушении. Даже такой тиран как Сталин, вряд ли бы додумался шить мне в подобной ситуации какое-то покушение, если…

– Ты хотел сказать, великий полководец Сталин.

– Да-да, конечно! А я как сказал? Ну конечно, великий! Хотя, если сравнить ваши исторические личности, то я бы хотел заметить, что никакой Сталин по сравнению, Бастурхан Бастурханович, с вами, даже и близко не...

– Значит, ты не понимаешь, в чем твоя вина?

– Именно так, – буркнул Подберезовский.

– Хорошо... – В голос Повелителя вернулись усталые нотки. – Припомним некоторые подробности твоих славных дел в должности моего визиря... Первое. Вместо быстроходных и маневренных японских мотоциклов «Ямаха» моя непобедимая армия получила мотоциклы «Урал».

– Они еще более быстроходны и маневренны! – успел выкрикнуть Подберезовский, прежде чем грязная ладонь воина из личной охраны Повелителя плотно зажала ему рот.

– Второе, – продолжил Бастурхан. – Вместо бензина с высоким октановым числом мы получили дешевый семьдесят пятый бензин, и имеются подозрения, что и он разбавлен водой... Третье. Вместо итальянских кожаных плащей – красивой и престижной формы для моих воинов – мы получили зэковские фуфайки опять же российского производства.

– Они очень практичные – теплые и удобные! – опять ухитрился вставить Подберезовский, когда чужая ладонь на мгновение ослабила свою хватку.

– И последнее, четвертое, окончательно переполнившее чашу моего великого терпения, которое длиннее самого длинного расстояния между самыми далекими звездами... – подошел к концу обвинительной речи Бастурхан. – Вместо автоматов Калашникова... Впрочем, думаю, ты не успел забыть разговор, состоявшийся не более пяти минут назад – то короткое время, за которое самый ленивый соловей вряд ли сумел бы закончить свою самую короткую трель. Итак, твое последнее слово.