Варя Каткова - Здесь мопсы не рассказывают сказки

Генри Бестон. Дом на краю земли.

Я проснулась от странных звуков, раздаваемых в темном коридоре. Как будто кто-то усердно дудел в тромбон. Странно, что этот «кто-то» дудел в тромбон у меня в животе.

Трум - бум - бурум.

Трум - бурум - бум-бурум.

«Sic Parvis Magna». Или все великое начинается с малого. Ну а моя история началась с малого желания успокоить назойливого трубача в животе лакомым кусочком сосиски.

Ммм, от одной мысли об этих розовеньких нямках, концерт для валторны и тромбона в моем организме усиливал ритм и наращивал бурлящие звуки, напоминающие глубины ада из оперы Моцарта про Дон Жуана. Как любой воспитанный мопс, я знала все партии из этого, и не только, произведения великого композитора.

Ах, простите мне мое невежество. В мыслях о еде я совсем забыла представиться. Рада знакомству. Меня зовут Милка Виссарионовна Мо. Как уже догадались многие, я собака породы мопс. А в руках сейчас вы держите книгу: невыдуманную историю, произошедшую со мной и записанную под диктовку личным секретарем.

Простите великодушно. Начать же я хотела с рассказа о детстве, а вовсе не с сосисок. Только жаль, что воспоминания о нем утратились, стерлись, как вчерашний ужин, словно и не бывало. Надеюсь, детство мое было счастливым и беззаботным: с горой пищащих игрушек, незапланированными лужами у порога, погрызенными каблуками туфель и первыми практиками в манипулировании людьми своими большими голодны ми глазами. Иначе зачем тогда нам дается эта счастливая пора?

История моя началась зимой. Сложно причислить данное время к определенному сезону. В городе Екатеринбурге, откуда, как потом выяснилось, я родом, а не с Таити, к сожалению. Шесть месяцев из двенадцати принадлежит зиме, бесстыже отвоеванных у других, более приятных месяцев года. С сугробами, которые щекочут пузико, делая его еще розовее на морозе. Облепившими деревья жирными снегурями 4 4 Толстенькие птички с красными животами. Люди традиционно зовут их снегирями. и с полным отсутствием желания высовывать лапку из-под теплого одеяла.

Стоял ветреный январь. А я была молода и беспечна.

Мысли мои, словно забытый полиэтиленовый пакет за окном, так же витали где-то вне головы, то и дело натыкаясь на ветки деревьев. Я мало что запомнила из того смутного времени. Помню, что сначала жила у одних людей. Они были хорошие. По крайне мере, не имею права никого осуждать. Я всего лишь маленькая собачка.

Возможно, вела ваша покорная слуга себя плохо, прыгала по кроватям или громко лаяла на бабулек у подъезда.

Или, да простит меня святой Сасиско, пару раз взорвала мусорку. Ну что с меня взять?! Мама моя была простой женщиной-мопсом и великосветским манерам не обучила.

Только лишь вежливо нюхать под хвостиком у незнакомых собак в знак дружбы. Факт остается фактом. За плохое поведения те люди посадили меня на привязь, а потом решили перепродать, как старый скрипучий диван. Или молодой, но не нужный.

Многие хотели купить «молодого мопсика без вредных привычек и с хорошей родословной», как было сказано в объявлении. Приходили посмотреть, брали на руки, словно игрушку, тормошили и тискали за складочки.

Я боялась чужие холодные руки. Громко рычала.

Кот, который жил у моих людей, сказал однажды:

– Милка, доверять в этом мире, а особенно в этом доме, никому нельзя. Сначала они кормят тебя сочными консервами и потрошками, а потом лишают самого ценного.

И с такой тоской взглянул куда-то в мохнатую пустоту, чуть ниже живота.

Коту я верила, рычала на всех, боялась, что меня заберут и посадят на привязь за плохое поведение до конца моих дней. И лишат самого ценного, возможно даже сосисок. Еще я переживала за своего желтого зайчика по имени Зайка, игрушку с прогрызенным носом, которая досталась мне в дар от мамы. Меня заберут, у меня носик то целый, глазки умные, а он уродец, так и останется один. Ну кому он нужен, кроме меня, с глазами из двух ниток?

Несколько месяцев я просидела на цепи, не встретив своего единственного человека, который меня приютил бы, перестал обижать и навеки уяснил, что люблю на завтрак я огуречные попки, а на ужин их же, но вперемешку с сосисками.

Наивная.

Так я оказалась перед вами: голодная, оставшись без ужина за скверное поведение, запертая в камере смертников, в пропахнувшем ароматами кухни узком коридоре квартиры своих нелюбимых хозяев.

Дзззз.

Звонок над головой тревожно заскрипел, оповещая всех присутствующих о незнакомце за дверью.

«Может это почтальонша, которую я постоянно пытаюсь укусить за палец, когда она просовывает письма под дверь? В такой поздний час?» – грозно залаяла я, но, взглянув на хозяина, который, почесывая нависшее над синими трениками пузо, прошаркал встречать гостей, резко лай оборвала.

Не хватало еще по горбушке получить, как в прошлый раз.

Пока он брел по рыжему коридору, пытаясь просунуть ногу в мохнатый тапочек жены, ругался себе под нос, в дверь в последний раз позвонили, и послышались удаляющиеся шаги.

«Ну вот, кажется, не дождались».

Я легла обратно на насиженное место, уткнувшись носом в пяточку, и вновь попыталась заснуть.

«Ложная тревога».

В тот миг. Где-то далеко в небесной канцелярии 5 5 Небесная канцелярия – это не собачий рай, как может показаться на первый взгляд, а вполне себе земная бюрократическая организация, занимающаяся хранением досье на всех собак. решалась моя судьба. Мопсы-крестные усердно трудились, исполняя заветное желание об идеальном хозяине.

– Эй, кто там? – крикнул в открытую дверь человек-кит и, не обнаружив звонящего на пороге, поспешил дверь закрыть.

Удаляющиеся шаги стихли.

А потом затопали быстрее, громче. В квартиру вбежала невысокая девушка в салатовой дутой курточке и розовой шапке с бомбошкой.

Как оказалось, одна доля секунды решила мою дальнейшую жизнь. И ход книги.

– Здравствуйте, извините, пожалуйста. Это вы мопса отдаете?

– Ну, вообще-то не отдаю, а продаю, – хамовато уточнил хозяин, продолжая напяливать маленький женский тапок на свою огромную заднюю лапу.

– Да, да, извините. Конечно, продаете. Я по объявлению.

– Заходи.

Дверь захлопнулась и в коридоре стало теплее. То ли от запыхавшегося хозяина, чьи щеки от вынужденного телодвижения заполыхали, словно доменная печь, то ли от гостьи, посетившей эту жуткую квартиру в столь поздний час.

Она сразу с порога опустилась передо мной на колено и, несмотря на протесты, крепко обняла, собирая клочья шерсти на яркую куртку, которая приятно шелестела во время объятий.