Сергей Прокопьев - Отелло с кочергой

Нет, Бог миловал, отец Василий велел кликнуть мужчин и начал крещение. Сам по-прежнему туча тучей ходит.

Увидел видеокамеру.

— Не гневите Бога! — наложил категорический запрет. — Это вам не Голливуд, а я не Шварценегер.

Однако ничто не вечно под куполом церкви. В процессе крещения начал батюшка оттаивать к светской жизни. Он ведь что, нет-нет да занырнет, как бы по технологии обряда, за кулисы, в ризницу, или как там у них называется. И с каждым заходом щечки розовеют, глаза теплеют, даже синяк здоровьем наливается.

— Где, — спрашивает после одного из нырков, — видеокамера? Зря вы, — говорит, — думаете, что я злыдень-терминатор. Тут однажды покрутился с фотоаппаратом один, а потом в газете снимок напечатали: я держу младенца женского полу над купелью и подпись: «Секс в космосе». При чем здесь, спрашивается, космос и тем паче — секс? И вообще, — говорит, — телевидение и газеты смотреть грех. Там бес.

Но снимать на видео разрешил. Даже подсказывать начал — какой ракурс, откуда лучше взять. Прямо режиссер в рясе. Но строго-настрого наказал: его в фас не «брать». Только в профиль с правой стороны. Мое, говорит, увечье ваше кино не украсит.

— А знаете где, — спрашивает, — поврежденье получил?

Оказывается, не сходя с рабочего места. Купель на него упала.

Та купель, надо заметить, отцу Василию по колено. По любому получается — она самоходно-летающая. Порхает по церкви, как у Гоголя в «Вии» гроб. Или отец Василий на полу пребывал во время падения оной? Одним словом, загадка религии. Отец Василий, то и дело посещая закулисное пространство крестильни, начал путать имена и события.

Наставляя нас на стезю праведности, изрек:

— Это прелюбодеяние, если, к примеру, у Петра, при созерцании каждой длинноногой девицы в короткой юбке, желания непотребные возникают в голове и другом месте. Надо, Петр, господином себе быть.

Петр никак не почитает батюшкино наставление. А кому там почитать? Петру три месяца от роду. Если и есть непотребные желания, так только под себя нагрешить. Вот его смазливому крестному, судя по масляным глазкам, в самый раз попрелюбодеять с длинноногими… Но крестного звали Федор.

Кстати, отец Василий к концу крещения сам был не прочь приударить за симпатичной юбкой. Совершая козе-девице миропомазание, сделался галантным, аки светский лев. Разрешите, говорит, за вами поухаживать. Отставив мизинчик, снял с нее очки, миропомазал лоб. Разрешите, говорит, обратно поухаживать. Надел очки.

Хороший у Аминя духовный отец. Душевный.

Отчиталась я на работе о приеме таинства крещения и таинства миропомазания, мол, призвал на меня отец Василий Божие благословение, теперь не хуже вас православная. И тут же вляпалась на этой почве.

Сижу обедаю, Абзац заходит.

— Ты че, — кричит, — тыт-ты-ры-ты-тыт в бога и черта мясо жрешь, когда пост кругом?

Я от испуга — возьмет и выгонит — ножкой курицы подавилась.

— Извините, — хриплю сквозь ножку, — больше ни в жизнь мясо в рот не возьму.

Не выгнал, но Аминю наябедничал. Аминь призвал меня и других сотрудниц на время поста аппетит на скоромное и другие телесные утехи завязать узлом. О Боге, потребовал, надо думать и работе.

— А кто, — говорит, — пойдет в церковь на всенощную — получит дорогой подарок.

Глаза у женщин загорелись на дорогой презент. В моем финансовом состоянии французская тушь баснословный подарок. А для Аминя она раз плюнуть, у него на шее золотая цепь в шею толщиной и крест нательный размером с надгробный. Что же тогда в его понимании дорогой подарок? Может, стиралку «Индезит» выдаст за церковное рвение? Наша фирма недавно получила десяток по бартеру. Песня, а не аппарат. Сунул белье, кнопку нажал и плюй от счастья в потолок. Одна глажка остается, которая у меня давно автоматическая. При разделении после свадьбы домашнего труда, глажка досталась мужу.

— Что же он подарит? — гадали сотрудницы.

Я про стиралку молчок, зачем конкуренты?

Зря наступала на язык, соперницы еще до старта сошли с призовой дистанции. Ревнивые мужья — знаем мы эти всенощные бдения! — не пустили.

Скажу откровенно, девочки, во время литургии сбивалась на грешные мысли. Про стиралку грешила. Вдруг размечтаюсь под божественный хор, как она впишется в мою ванную… Да и тяжело с непривычки стоять ночь подряд. Ноги отстегиваются, в сон кидает. А подумаешь о дорогом подарке — откуда силы на стояние берутся.

Честно от звонка до звонка отбдила всенощную. На следующий день с раскатившейся губой поскакала на фирму. Аминь по случаю окончания поста закатил для коллективного разговения обед. Скоромное было блеск и шик: икра, балык, карбонат, шашлыки из ресторана. Слюна вожжой, но Аминь завел на полчаса рассказ, как он у Владыки разговелся. Потом спрашивает:

— Кто был на всенощной?

У меня сердце галопом поскакало в сторону «Индезита».

— Я, — отвечаю.

— Молодец, — говорит, — держи дорогой подарок.

И вытаскивает из кармана… нет, не инструкцию по стиралке — восковую свечку.

— Это свеча, — говорит, — из святых мест, из Иерусалима!

— Все, абзац! — закричал Абзац. — Давайте жрать!

Все накинулись на скоромное, а у меня, девочки, аппетит как ножом обрезало. Сижу, как дура, со свечой, и не знаю, то ли плакать от такого абзаца, то ли хохотать от такого аминя?

Вид вышедшего к пастве гуру явствовал — накануне имел место неслабый праздник тела. Дух от гуру исходил тяжелый. По ериховскому учению со стола в три шеи изгоняются всякие вина и другие водки, кроме лекарственного употребления. Вчера гуру хорошо употребил. А только мастерство не залечишь. Взяв слово, обрушил на аудиторию ушат ериховских истин. Не все воспринимали ушат с должным усердием.

Да только гуру тоже не лыком был шит — для концентрации внимания имел в запасе апробированный прием — вдруг выхватывал из неочищенного сознания мобилизующие выражения:

— Материя утверждается как огненная субстанция (едрена копоть!). И каждый мыслящий дух (едри его в копалку!) не будет отрицать силу высшую, которая есть Огонь!

«Огонь» произносил, как команду на артобстрел. При этом болезненно кривился — внутри у гуру тоже бушевала «сила высшая», раскаляя колосники.

Народ перед оратором был немолодой и основательно почиканный годами и недугами. Женщинам даже изовравшийся в комплиментах язык донжуана не повернулся бы сказать — персик, мужчин тоже было сверхнатягом назвать кровь с молоком. Если только с порошком. От тараканов. Короче — больница на побывке.

Ериховцы были обременены высшим образованием, многолетней служебной повинностью, а душа жаждала большого и чистого. Церковь на их просвещенный взгляд — вчерашний день. Ходи туда, ноги простаивай, целуй в очередь с бабками обмусляканную икону. Жизнь давно вперед ушагала, они все с библией, как с писаной торбой. Разве с ее помощью человека для новой жизни остругаешь? Другое дело — ериховское учение. Оно очищает тело от хворей, сознание — от греховной гари и копоти. А как отрафинируешься, чтоб ни сучка в тебе ни задоринки, так получай направление в огненную сферу, где жизнь разлюли люли малина. Без всяких болезней…