Денис Прохор - Corona и Русь

Корнеев вызвал к себе оперативников Желткова и Щедрика.

– Дело, значит, такое, пацаны. Тема не наша, но земля наша. Даю расклад. Сегодня конторские в Слуховицах нарколабораторию принимают.

– Ого. – удивленно отозвался Щедрик. Был он молод, сух и метафоричен.

– В Слуховицах Воронов участковый. Мы здесь причем? – спросил наличествующий в природе Желтков. Человек вокруг скучного, но значимого для любой вселенной пиджака.

– Вот за что ценю тебя, Желтков. – Корнеев поерзал внутри своего гробового полковничьего мундира. – Так это за твою овальность. Как это у тебя так получается, до сих пор не допираю. И в церковь ходить и меня бесить одновременно? У тебя что под носом?

– Что у меня под носом? – спросил в ответ Желтков. – Усы вроде как.

– Усы. – согласился Корнеев. – Но кроме, помимо и прежде всего у тебя там должна быть улица Емельяна Ярославского 17 в пгт Слухавицы. Как так, пацаны? Они курсуют, а мы не в курсе?

– А мы что, товарищ полковник. – поддержал Щедрик напарника внезапным Есениным.

– Русь теперь конторская, а не васильковая. Мимо нас да к ангелам по небу летит.

Корнеев полковник был жжённый. 90-е на плечах лейтенантских вынес и выбросил. После этого жил в гармонии с мыслями в собственной голове и портретом на стене. По-отцовски вразумил молодого Щедрика.

– Государство сложить, не стишки начирикать, Щедрик. Русь, слава богу, без нас разберется. Куда и чего. Дай ей бог, Владимировне, здоровья.

– Иногда стишки государства рушат. – умничал Щедрик. Он слушал «ГорГород» и темными ночами шел уверенно к медали Калабанова.

– Знаю. Я эту ситуацию так прожил, что еле выжил. – буркнул Корнеев. – Так что пусть уж конторская чем твоя поэтическая. Здесь хлебом кормят, а не словами. Поэтому.

Корнеев слегка загустил свой обеденный много позволяющий себе и другим голос.

– Поэтому. Базар философский приканчиваем. Возвращаемся на родную ментовскую колею. Где за словом дело или чье-то тело. Тьфу, ты! Привязался. Стих стих! Кому говорю. Поэтому…– Корнеев слегка пристукнул толстыми сильными пальцами по крышке стола.

– Руки-ноги и в Слуховицы. Поприсутствуете. Обыск. Предварительный опрос задержанных. Может по нашему ведомству грешки какие. И вообще… Демонстрация флага.

– Тема не наша, но земля наша – в тон начальнику продолжил Щедрик.

– Это то, что ты должен помнить в первую голову, Щедрик. Всегда и помимо. – согласился Корнеев.

– А Воронов? – очень не хотелось основательному Желткову пилить 30 километров по ноябрьской размазне на другой край вселенной. В призрачные Слуховицы.

– Ты Воронова видел? – спросил Корнеев.

– Нет.

– И я нет. А он, как ты понимаешь, есть. В зарплатной ведомости точно. У Воронова участок как Лапландия. А живут там совсем не лапландцы. Все больше кузьмичи, буровляне и немного дебилычи. Так-то, Желтков.

– Хорошо. Воронов не может. А ехать на чем? Все машины в разъезде. – практичный Желтков продолжал ковать будущее в настоящем.

– На Щедрике, Желтков. Такой лоб здоровый. – Корнеев потянул на себя верхний ящик. Бросил на стол кольцо с ключами.

– Мой Бухолет берите. В салоне пить, курить, но не умничать. Не ломайте карму. Она не ваша. Все. Ауф.

– Ауфидерзейн. – согласился Желтков, а Щедрик молча склонил голову.

Желтков и Щедрик бодро и спортивно пробежали по мокрому лужистому асфальту. Закрылись внутри настывшего УАЗа Патриот от мелкой и скучной дождливой сволочи. Очень раздражали Желткова ржавые пятна листьев на белом капоте. Но, в конце концов, при зрелом размышлении он решил, что их нет. А раз их нет, значит их нет. Желтков завел мотор и прогрел салон. Дворники едва справлялись со слезливой и серой мутью, возникающей прямиком из тяжелого и холодного, как мокрое залежалое белье, воздуха.

– Охо-хо – выразил общее впечатление Щедрик. – Поехали, что ли быстрее, Желтков. – Не пейзаж, а изжога.

Пока Желтков выруливал на улицу Ленина, Щедрик баловался с кнопками магнитолы. Искал подходящее радио.

– О, кажется, тепленькая пошла. – Щедрик прибавил громкости. Из динамиков пролился в салон и затопил все кругом, по самую желтковскую макушку, липучий, желейный звук. Одновременно с тяжеленным чугунным битом в нем забарахтались мужские суровые голоса, поющие о своем, о девичьем. Русский рэп. Хорошо, что Щедрик смилостивился и не врубил на полную, иначе Желтков утонул бы без остатка где-нибудь на великой русской дороге. Между Слуховицами и Большой Медведицей.

– В Ташкент свернем? – попросил Щедрик. – Беляшиков хоц-ца.

Желтков кивнул и сразу за пожарной станцией остановился у разбухшего от дождя и старости съестного вагончика на вросших в землю тракторных колесах.

– Будешь? – спросил Щедрик.

– Нет. – покачал головой Желтков.

– Чего? Опять пост?

– Два дня еще. – ответил Желтков. – В пятницу разговеемся.

– Алка у тебя, конечно, кремень.

– Я сам. – возразил Желтков.

– А я что? – ответил Щедрик. – Я ничего. Значит, не будешь беляшики? Такие они здесь солнышки. М-м-м…

Желтков промолчал, но пока Щедрик отсутствовал, громкость убавил почти до ноля.

– Едем? – спросил Желтков. Он смотрел как возили по стеклу дворники водяную чепуху. Очень уж завлекательно ел свои хрустящие, сочные беляши Щедрик. Запивал растворимым кофе из пластикового стаканчика.

– Сейчас. – Щедрик вытер салфеткой блестящие губы. Положил мятый стаканчик и разжиревшую салфетку в прозрачный пакетик.

– Сдай назад. – попросил Щедрик. – В мусорку выброшу.

В салоне остался мясной увлекательный запах. Желтков выехал на дорогу.

– Все это факингшит формальности. Я тебе говорю. – Щедрик сытно покуривал. Сбрасывал дым и пепел в едва приоткрытое окно.

– Ты о чем?

– О тебе. Обо мне. Обо всем. Смотри. Корнеев дядька же не дурак?

– И не дурак и дядька. – согласился Желтков.

– Вот. А это тогда ему зачем? – Щедрик почесал бумажную иконку на приборной доске.

– Может привычка?

– Привычка. – повторил Щедрик. – Беляшик не есть, когда хочется, тоже привычка?

– Это вера. – ответил Желтков. – Что? Не веришь?

– Кому? Автомобильной открытке? Я же говорю факингшит формальности. Как мы и Слуховицы? Чего?

– Да так. Ты же вроде молодой, Щедрик. Не твои это как бы звенящие вопросы.

– Интересуюсь. Не Топ Догом единым. Кстати, как думаешь, Рэгбист с Сульяновым засекутся?

– Хотелось бы. Я на Регбиста штукарик от Алки затихарил.

– Да ну?

– А то.

– Да ты реально зверь, братан. – рассмеялся Щедрик.

В Слуховицы въехали со стороны Медыни. Крутанули по кольцу рядом со стройной заводской церковью. Улица Емельяна Ярославского была совсем узенькой и волнистой. Желтков остановился у 3-го номера. Кирпичной автомойки. Сразу за серым Фордом Транзит. Дверь Форда открылась. Молодой, спортивного вида человек в бейсболке обошел Патриот и приветственно постучал по стеклу.