Александр Пономарев - Обыкновенная история

«– Странно, вроде закрывал на все засовы в последний раз. Неужели дядя Коля стал манкировать своими обязанностями, и какой-то нахал у меня вынес … Интересно, чего бы такого у меня можно было бы вынести? Эх, дядя Коля, дядя Коля!»

Стараясь не скрипеть половицами, я вошел в горницу и сразу же увидел мужичка, свернувшегося калачиком на лавке, в котором, хорошенько приглядевшись, я узнал своего соседа. Дядя Коля – такой маленький, тщедушный, и лавка такая длинная-длинная, настолько длинная, что на ней хватило бы места еще для одного дяди Коли и уж тем более для какого-то там автомобильного аккумулятора, стоявшего у дяди Колиного изголовья. К клеммам аккумулятора были присоединены два провода, по ним переменный ток из моей розетки поступал прямиком в свинцовые пластины соседского оборудования. В доме висела тишина, которую нарушало только надрывное гудение моего электрического счетчика и беззаботное сопенье хитроумного селянина.

Меня настолько удивила и умилила эта картина, что я невольно рассмеялся и захлопал в ладоши, отдавая должное сообразительности своего соседа.

Дядя Коля при этом заворочался и, расслабленно подняв голову, оцепенел. Блаженная улыбка потихоньку сползла с его счастливого лица, уступая место вселенскому ужасу, вполне оправданному, разве, если бы он только что увидел перед собой настоящее привидение. Дядя Коля, теперь уже нисколько не сомневаясь в неладном, резво вскочил и беспомощно замахал перед моим носом руками.

– Черт, черт…черт…

– Да не черт это, дядя Коля, не бойся. Я это всего лишь… пока. На выходные вот решил к вам. Здрасьте, как говорится!

Понимая, что пить боржом уже поздно, дядя Коля, тем не менее, принялся судорожно дергать за клеммы самодельного зарядного устройства. У него все выпадало из трясущихся рук, но он все равно продолжал что-то там откручивать, пока, наконец-то, не сверкнула молния и после громкого хлопка дыхание счетчика не остановилось.

Отброшенный ударной волной на пол, дядя Коля неловко выругался и, обхватив свою косматую голову, захлюпал.

– Стыдно-то как, … итить его, Саня! – простонал он. – Скажи мне еще вчера, что сотворю такое – в морду бы дал. Да я бы сам ни в жисть. Хоть расстреливай. А тут…Даже не знаю. Прямо, как будто это не я был, чесслово. Веришь?

– Да верю, я, дядь Коль, верю, успокойся. Ну чуток нехорошо вышло. Подумаешь. Вопрос-то ведь пустячный. Не больно хоть?

– Дык откудова я знать-то мог, бляха муха, что ты нынче приедешь? – продолжал оправдываться дядя Коля, схватив себя за стоящие колом волосы, – Откудова?

– Об этом-то и речь, – пытался утешить его я. – Откуда? А, следовательно, абсолютно не твоя вина это, это форс мажор с тобой такой приключился, недоразумение. Давай-ка лучше выпьем за встречу.

Я, пошарив по сумкам, достал Арарат и растаявшую от долгого лежания в кармане половинку сникерса.

– Как скажешь. Но ежели без обид токмо.

– О чем ты, дядь Коль, какие тут обиды? Вопрос то пустячный. Ты же мне… ты же здесь ведь не…, – я стал озираться по сторонам своего убогого жилища, пытаясь придумать потраву, которая могла бы в моих глазах оказаться «существенной». Не представив себе таковой, я сказал, что первое пришло мне на ум. – Ты же ведь случайно это все, да?

– Еще как случайно, мля!

– Ну раз так, то давай по второй…

«Отпущение грехов» закончилось, когда с речки уже вовсю тянуло вечерней сыростью, а дяди Колина коза сама прискакала домой, волоча за собой веревку с колышком, и дерзко заорала на него простуженным басом, требуя вечерней дойки.

На следующий день, едва стала заниматься заря, раздался настойчивый стук в мое окошко.

– Саня, Сааняя, спишь ты что ли там ишшо?

– Ужо нет. – раздраженно ответил я, одной рукой отворяя створку, а другой яростно потирая себе глаза. – Ну, чего тебе еще, неутомимый?

– Молочка вон принес, утрешнего, – протянул он мне пол-литровую не очень чистую банку, из которой невыносимо несло ядреной козлятиной. – Из-под титек тока-тока. А вообще… стыд-то какой! А? Ты уж надумал, поди, обо мне невесть что, да?

Я только сонно махнул рукой.

– А я… это, ты учти, это ведь не нарочно я. У нас электричество вчерась с утра – бздык и упало! Пока электрики туда-сюда. Потом обрыв в Волковичах пока нашли. Пока то-да-се, а мне ехать-то надо, сам понимаешь, Саня. Ну я и того, черт дернул.

– Вот теперь все на свои места, наконец-то, встало, прямо камень с души упал, – ухмыльнулся я, не став уточнять, что моя халупа запитана от той же линии, что и его. – Тогда, конечно, совсем другое дело. Тогда вообще все в порядке.

– Стыдно мне что-то, – косил он своим лукавым взглядом в сторону стола, где красовались следы нашего вчерашнего застолья.

– Перехватив его взгляд, я экстренно наполнил ему стакан Араратом где-то на треть.

– А, вот так если?

– Так-то оно получше, конечно, но все равно стыдно ишшо.

Чтобы закрепить его душевное исцеление, я дал ему с собой остатки вчерашней бутылки.

Тем не менее муки совести у дяди Коли продолжались все выходные. Он приходил ко мне с покаянием по утру, приходил жаловаться на себя в обед, не забывал он, впрочем, заглянуть, бия себя в грудину, и к ужину. Каждый раз он не откланивался до тех пор, пока его душевная травма полностью не зарубцовывалась.

На прощанье я вручил ему две бутылки Столичной. Для профилактики.

И вот на днях, совершено неожиданно, раздался звонок.

«– Дядя Коля? С чего бы это он вдруг, неужели стряслось нечто ужасное. Лето нынче такое – жара, сушь кругом, а там еще торфяники всякие…»

– Здоров, Саня. Тут, значит, такое…! – похоронным голосом начал он.

– Чтооо? – похолодело у меня внутри от тяжелого предчувствия. – Ты не тяни давай – выкладывай. Совсем я сгорел что ли? Напрочь? Или хоть что-нибудь осталось?

– Да нее, стоит твой дом, чего будет ему. – ответил дядя Коля и замолчал.

– Ну тогда, как у вас там жизнь, все ли здоровы? – успокоившись, спросил я, чтобы поддержать не особо складывающийся разговор.

– А чего им будет-то. Баба Аня, вон, тебе кланялась, Машка – коза наша, давеча на левую заднюю захромала, а Петруха тут воот такую щуку вытянул на живца. Правда, упустил сразу же, балбес. Дааа…

После чего в эфире снова установилось неловкое и тягостное молчание.

– Маслята, вона, пошли, – откашлявшись продолжил, наконец, дядя Коля. – А сам-то ты как, скоро ль к нам, аль нет?

– Не знаю даже, что тебе сказать – дел вокруг до чертиков.

– Выходит не ждать нам тебя в выходные?

– Нет, не в этот раз.

– Точно решил? – никак не хотел униматься дядя Коля.

– Двести процентов, нет – двести пятьдесят, наверное.

– Экая жалость.

– И не говори…

Не успел я попрощаться с дядей Колей, как сразу же замечтался, представив себе начинающий рыжеть лес с вечнозелёными вкраплениями хвойника, и там, под каждой под сосной – они родимые, со ржавыми сопливыми шляпками и налипшими к ним прошлогодними иголками!